Мартин Романо - Всадники бури

На какое-то время киммериец погрузился в сон (или всего лишь задремал — трудно было определенно сказать), и сновидения, посетившие его, были мучительны. Это была череда коротких, порой даже совсем мимолетных сцен, в каждой из которых Конан неизменно ощущал на себе чей-то пронзительный насмешливый взгляд. Проснулся он с навязчивым чувством неясного брезгливого страха. Вокруг, как и прежде, было непроглядно темно. Да и вообще, как будто бы ничего не изменилось, разве что пустота в желудке напоминала о себе еще громче. И еще… киммерийцу теперь казалось, что здесь, в этой пугающей будоражащей воображение темноте, он был не один.

Конан напряг слух, силясь различить что-нибудь, но тщетно. И все же киммерийца почему-то ни на миг не покидало чувство — нет, это была уверенность! — что рядом с ним находился еще кто-то.

Ему пришло в голову, что, возможно, это был туранский полководец.

— Зулгайен?! — с взволнованной надеждой произнес он, то ли спрашивая, то ли окликая. Его голос прозвучал удивительно тихо.

Никто не ответил.

— Кто здесь? — не успокаивался Конан, и теперь в брошенной им в темноту фразе прослушивалось бессильное раздражение.

И снова ответа не было. Только вот тишина стала как будто напряженней, темнота — зловещей. Минуло, наверное, всего несколько мгновений, но для киммерийца они протянулись целой вечностью. Конан опять почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, однако теперь ощущение это возникло наяву, и — как сильно ни хотелось бы, — невозможно было избавиться от него.

Наконец киммерийцу удалось приподняться. Он сел, спиной прислонившись к стене, дрожащими от слабости руками опираясь об пол. Он ждал. Сам не знал, чего именно, только был уверен, что вот-вот должно было случиться что-то, безумный кошмар, вырвавшийся из болезненного сна. Каждый нерв киммерийца предупреждал о неотвратимой опасности.

И вдруг — как апогей воцарившегося напряжения — раздался смех. Он был совсем не громок и мелодичен, но звуки его мучительно резали слух Конана. Все внутри киммерийца судорожно сжалось, даже сердце как будто замерло. Конан неотрывно глядел в ту сторону, откуда исходил смех, хотя по-прежнему ничего не различал в темноте. По его телу прошла теплая полна, она ослабила хватку напряженности, подкатила к горлу и вырвалась наружу отчаянным воплем:

— Хватит! — Конан сперва услышал его, и только спустя несколько мгновений сообразил, что это выкрикнул он сам.

Смех резко оборвался, и во вновь наступившей тишине было нечто пугающее. Конан снова ждал чего-то.

— Боишься?! — вдруг прошептал у самого уха киммерийца женский голос (несомненно, тот самый, что некоторое время назад смеялся). — Да ты весь трясешься! Несчастный! А я-то думала, ты — храбрец, — женщина шептала, настолько приблизившись к киммерийцу, что ее губы то и дело касались его уха, а необыкновенно горячее дыхание обжигало ему кожу. Ладонь незнакомки опустилась на плечо Конана, а ее пальцы гладили его шею.

— Кто ты?! — хрипло спросил киммериец, и из-за подчинившей все тело слабости намек на вызов в его тоне прозвучал почти беспомощно.

— Ты и сам знаешь, кто я, — ответила она, чуть повысив голос на последних словах и тем самым подчеркнув собственную значимость.

— Серидэя?! — с ненавистью процедил сквозь зубы Конан.

— Конечно, — отозвалась она, снова понизив голос до коварно-вкрадчивого шепота. — Та самая, ради встречи с которой ты явился сюда. — Серидэя тихонько засмеялась.

— Я приехал за вендийской принцессой, — хладнокровно возразил Конан.

— Вот уж нисколько не удивил! — по-прежнему смеясь, ответила верховная хранительница. — Я догадывалась, что с твоей стороны это вовсе не визит вежливости, — с нарочито укоризненным оттенком в голосе добавила она. После этого замолчала, будто обдумывая что-то, потом, чуть отстранившись от Конана (тот понял это, потому как уже не чувствовал прикосновения к своей кожи ее жаркого дыхания), произнесла: — Между прочим, никакой принцессы здесь уже нет.

— Разве?! — с презрительным недоверием в голосе протянул киммериец. — И где же она, если не здесь?!

— Умерла, — отрезала в ответ Серидэя. Конан с издевкой хмыкнул.

— Не веришь? — спросила верховная хранительница, снова приблизившись к Конану.

— Нет! Не верю, — ответил киммериец.

Серидэя громко усмехнулась.

— Да откуда тебе вообще знать, — воскликнула она, так громко, что в ушах у Конана даже зазвенело, — была ли здесь когда-нибудь вендийская принцесса или нет?! Поверил бредням давно выжившего из ума отшельника?! Ха! Если пожелаешь, я могу созвать сюда тысячу таких отшельников, и все они в один голос будут уверять тебя в том, что никакой принцессы нет и никогда не было в моем замке!

— Тысячу?! — с насмешкой повторил за ней киммериец. — Однако же, должен признать, ты очень великодушна! Тысячу! Но не стоит так утруждать себя! Мне было бы вполне довольно слов и одного, но только… такого, которому я бы сам счел разумным поверить! Йелайский отшельник внушает мне доверие.

— Глупец! — небрежно протянула верховная хранительница. — Твоему хваленому отшельнику, в действительности, известно не больше, чем любому другому шарлатану, — она вздохнула.

— Ну, а если так, то почему же ты держишь меня здесь?! — усмехаясь, возразил Конан.

— О! — Серидэя вяло рассмеялась, с ответом же не торопилась.

Рука киммерийца стремительно метнулась к ней (в ту сторону, откуда исходил голос верховной хранительницы) и, крепко схватив ее за тонкое запястье, потянул к себе. Конан настолько ослаб, что, наверное, его силы сейчас хватило бы только на то, чтобы притянуть к себе кошку. Однако Серидэя вовсе не сопротивлялась ему.

Она охотно прильнула к его груди, одной рукой обвила его шею (другую руку киммериец по-прежнему сжимал в своей ладони) и с придыханием прошептала:

— Вот он — мой ответ! Ты нужен мне, Конан! Нужен!

Она принялась осыпать его тело частыми, жадными поцелуями.

Киммериец закинул голову назад и тихо засмеялся.

— Кто-то, припоминаю, говорил мне, что тебе уже несколько тысяч лет отроду, — с иронией заметил он.

Серидэя тотчас же отстранилась от него и некоторое время молчала. Конан не мог видеть ее, но чувствовал веявшую от нее злобу.

— Что ж, — наконец заговорила она, и ее голос звучал твердо, — деликатностью, видно, твой бог тебя не наделил!

— Наверное, не счел это столь уж важным, — с подчеркнутой небрежностью согласился Конан. Он снова потянул к себе Серидэю, вернее, рванул ее за обе руки (откуда только теперь в нем нашлась силы на это…) и гневно прошептал: — где вендийская принцесса? Где Зулгайен?! Отвечай!

Серидэя одернула руки. Конана уже покинули на миг было возвратившиеся силы, и он не смог удержать женщину.