Мартин Романо - Всадники бури

— Ты слишком груб! — теперь голос верховной хранительницы донесся до киммерийца откуда-то издалека.

— Я хочу видеть тебя! — произнес Конан, и в его тоне, скорее, было требование, нежели просьба.

Серидэя издала негромкий смешок.

— Это возможно, — с холодной небрежностью ответила она.

В тот же миг глаза Конана объял свет. Это вспыхнул огонь в висевших на стене светильниках.

Киммериец зажмурился и некоторое время, пока его глаза не привыкли наконец к свету, с трудом что-либо различал перед собой. Комнату, в которой находился Конан, несправедливо было бы назвать маленькой, но низкий потолок, голые каменные стены и отсутствие окон делало ее похожей на склеп. Здесь не было мебели, разве что громоздкое, с очень высокой спинкой кресло. Оно стояло у одной из стен, противоположной той, у которой сидел на полу киммериец. Однако же больше всего поражало то, что в комнате не было двери. Конан обежал глазами стены, — нигде не было и намека на дверной проем.

— Ну что?! Нравится здесь?! — в голосе верховной хранительницы слышались издевательские нотки. — Будет тебе известно, что… эти покои, — с ее губ слетел негромкий смешок, — уготовлены для самых дорогих моих гостей. Оцени же мое гостеприимство, Конан!

Киммериец глядел на нее с презрительным недоверием. И вместе с тем в его взгляде было с трудом скрываемое восхищение перед изумительной красотой верховной хранительницы. Серидэя, в самом деле, была прекрасна! Теперь перед Конаном была не крылатая тварь с уродливой сморщенной мордой, которую он встретил в Химелийских горах, а молодая стройная женщина с белоснежным, поражавшим безукоризненностью черт лицом.

И только огромные темно-зеленые глаза — смеющиеся глаза из кошмарных сновидений — были знакомы ему.

— Ты хотел видеть меня?! — громко произнесла Серидэя, и лукавая улыбка чуть приподняла уголки ее губ. — Смотри же!

Она медленной плавной походкой направилась к киммерийцу и, остановившись, глядела на него сверху вниз с надменной высокомерностью и все той же злорадной насмешкой во взгляде. — Ну, как?! — встряхнув копной красно-черных волос, спросила она. — Доволен?!

— Да, — тоже с насмешкой отвечал Конан. — Признаю, сегодня ты выглядишь гораздо лучше, чем во время нашей первой встречи… в Химелийских горах. Помнишь?! И как это тебе только удается… — киммериец нарочно остановился, будто задумался о чем-то. Затем, изображая озарившее его просветление, (причем сделал это с завидным искусством!), широко раскрыл глаза и с наигранными доверительными нотками в голосе произнес: — Может быть, это сила вендийской принцессы вернула тебе былую красоту?!

Взгляд верховной хранительницы мгновенно сделался жестче, уголки губ опустились.

— О! Не отвечай! Я и так вижу, что угадал, — с прежней иронией сказал Конан.

Серидэя прошла к стоявшему у стены креслу, устало опустилась в него, откинула голову на высокую спинку и тихо, еле слышно, рассмеялась.

Киммериец не отводил от нее недоверчивого взгляда.

— Ты все о том же?! — не переставая смеяться, лениво протянула ведьма. — И сдалась же тебе эта девчонка! — с притворной досадой добавила она. — Твое занудство начинает меня раздражать. А я было наивно вообразила себе, что мы сможем поладить!

— Где Зулгайен?! — взревел Конан.

— Ну вот! Теперь ты о Зулгайене, — Серидэя наигранно вздохнула. — Что ж… Мне нечего скрывать, — в ее тоне слышалась притворная доброжелательность. — Зулгайен здесь, в моем замке. Но не переживай за него, — она снова издала смешок. — Скоро он возвратится в Туран.

— Ты позволишь ему уйти? — с недоверием спросил Конан.

— А почему бы и нет?! Я ведь никого не держу здесь против воли! Ни его, ни тебя! Хочешь — уходи хоть сейчас! — Серидэя медленно обвела взглядом голые каменные стены.

— Если же мы, в самом деле, не пленники в твоем замке, — с ехидцей начал Конан, — может быть, ты разрешишь нам встретиться друг с другом, — он не спрашивал, а только как будто предполагал возможность такового.

— Не сейчас, — ответила верховная хранительница. — Ты еще слишком слаб, чтобы принимать гостей. Да и друг твой, уверяю тебя, не многим лучше! — Она лукаво сверкнула глазами и как бы невзначай добавила: — За ним ухаживает Дарейна

— А за мной, получается, — ты?! — иронично усмехнувшись, заметил киммериец. — Сама верховная хранительница Дианирина! Какая честь для простого смертного!

— Рада, что ты сумел оценить это, — невозмутимо ответила Серидэя. — Ну да ладно! — Она взмахнула рукой. — Ты меня утомил. О… чуть не забыла, — она рассеяно взглянула на Конана. — Ты ведь, наверное, голоден?!

Киммериец ничего не ответил, только в желудке у него что-то мучительно сжалось.

— Велю принести сюда что-нибудь, — в голосе верховной хранительницы снова послышалась притворная любезность. — Ну, а теперь, пожалуй, оставлю тебя.

Сказав это, Серидэя в тот же миг исчезла, — просто вдруг ее не стало. И только Конан еще долго не мог отвести взгляд от кресла, в котором она сидела.

Конан не знал — не мог знать — сколько дней (или, может быть, даже месяцев?!) прошло с тех пор, как он попал в замок Серидэи. Он потерял счет времени. Окружавшие его стены не пропускали внутрь солнечный свет. А огонь в факелах горел постоянно.

Конан много спал. Бодрствование же обыкновенно было совсем недолгим и не приносило ничего, кроме невыносимо угнетающего осознания своего бессилия. Чувство голода теперь не напоминало о себе: кормили Конана исправно. Правда, киммерийцу ни разу не удавалось проследить, кто и когда приносил ему еду. Поднос с кушаньями неизменно уже оказывался в комнате каждый раз, как только Конан пробуждался ото сна.

В самой комнате произошли значительные перемены. Однажды (это, наверное, случилось еще в самые первые дни — а, впрочем, Нергал его знает! — своего заточения здесь) проснувшись, киммериец обнаружил, что лежит не на полу, а на широком мягком ложе. Пол в комнате был устлан ворсистым ковром. Стены покрывали рельефные узоры. Факелов не было, огонь теперь горел в изящных светильниках, что стояли в устроенных в верхней части стен маленьких неглубоких нишах. Не было и привычного уже громоздкого кресла.

В углах и рядом с ложем располагались низенькие покрытые шкурами пуфы. На полу, вытянув к верху длинные тонкие горлышки, стояли сосуды с благовониями. Потолок стал как будто выше, и с него свисал расшитый серебряными нитями и жемчугом балдахин.

Иногда Конана посещала Серидэя. И, как обычно, взгляд ее темно-зеленых глаз был ироничен и коварен, слова — ядовиты и притворно любезны.

Она глядела на киммерийца, и тот чувствовал, будто тело его немело под ее безжалостным неотступным взором, а сознанием завладевала болезненная леность. Конан молчал, говорила только верховная хранительница, говорила тихо и вкрадчиво. Чаще она сидела на пуфе, у ложа. Иногда садилась и на само ложе, ближе к Конану. И тогда ее ладонь опускалась ему на грудь, ее пальцы гладили его кожу. Но ласки Серидэи были насмешливы, неискренни. С каждым прикосновением ее рук, губ, взгляда Конан чувствовал мучительную беспомощность и отвращение. Она, Серидэя, знала это. Наверняка, знала! И оттого все жарче разгорался алчный огонь в ее глазах. Когда же ведьма исчезала, Конан неизменно погружался в сон.