Терри Донован - Сапфировый остров

— Хочешь сказать, что тебе когда-то нравились толстые мужики? — спросила она.

— Не время для глупых шуток. Скажи, на каком корабле мы плывем?

Корделия недовольно взглянула на собеседника.

— Тебя что, огр по голове ударил? Это «Лаида», вот она, перед тобой. Я тебе три раза говорила название, а ты все повторял, что и так запомнишь. И вот — все же забыл.

Конан недовольно отмахнулся,

— Именно так называется корабль, который стоит перед нами, — сказал он.

— Хотя бы читать ты не разучился, — бросила Корделия. — И потом — почему ты так долго возился с тем огром? Дал бы ему ногой по яйцам, и всего делов.

Киммериец нахмурился. Он никогда не прибегал к таким подлым приемам, считал их недостойными настоящего воина. Северянин охотно растолковал бы это своей спутнице, но сейчас его занимало другое.

— Видишь купца, который руководит погрузкой? — спросил он.

— Да, — отвечала девушка. — Его зовут Меламед, он из Шема. Однажды нанял меня охранять своего сына.

— И что? — спросил Конан, не отводя глаз от торговца.

— Потом выгнал, скотина этакая. Кто ж знал, что его пострел должен был оставаться девственником и попасть в монастырь Стильпиона.

— Он все еще жив, хотя не заплатил тебе? — удивился киммериец.

Девушка фыркнула.

— Узнав, что мне дали расчет, сынок дал мне в два раза больше. Видно, сам не сильно стремился на постриг. А чем тебя заинтересовал толстяк?

Киммериец задумался.

— Только что он сказал мне, что отплывает через два дня. Даже обещал денег, если я пойду к нему в телохранители. «Лаида» отходит сегодня, и ее капитан не станет ждать у причала даже ради богатого торговца. Мне надо выяснить, в чем дело.

— А, это ты, добрый человек! — приветствовал его купец. — Передумал? Мое предложение еще остается в силе. Корабль отходит вечером, так что поспеши.

— Вы же сказали — два дня, — произнес Конан, стараясь не выдать голосом своей заинтересованности.

Лицо торговца потемнело. Он оглянулся, затем понизил голос.

— Неспокойно стало в порту, очень неспокойно. Говорят, нашли трех огров, изрубленных в куски. Ты же знаешь, что местные носильщики почти все состоят из этих великанов. Говорят, надо ждать волнений.

— Отчего это? — удивился Конан.

— А как же, — купец заговорил еще тише. — Местным не понравится, что кто-то убил их братьев. Еще работать откажутся. Или того хуже — на людей бросаться начнут. Вот я и подумал, что не стоит мне терять времени.

Он досадливо подтолкнул одного из слуг, словно это могло ускорить погрузку, и вновь погрузился в тревожные мысли.

— Тридцать золотых на нос, — сообщила Корделия. — Меламед, конечно же, сердится на меня из-за того случая, однако выбирать ему не приходится.

Они стояли у борта корабля, и наблюдали за тем, как грузчики доставляют на борт последние ящики и тюки. Спускался вечер.

— Как тебе не стыдно, — проворчал Конан. — Торговец предложил это не тебе, а мне. Я никогда не согласился бы взять у него деньги. Если на корабль нападут пираты — с ними должны сражаться все, кто может держать в руках оружие. Оплата здесь ни при чем.

— Как хочешь, — девушка хмыкнула. — Возьму себе твою долю.

Если она думала, что это как-то затронет киммерийца, то ошибалась. Северянин думал о другом.

— Купец солгал, — произнес он, и кратко пересказал девушке свой разговор с торговцем. — Где ты видела, чтобы портовые огры бунтовали из-за гибели наемников?

— Это вздор, — согласилась девушка. — Лохмачам все равно, сколько их братьев перережут. Думают только о деньгах. Помню, однажды на меня напали шестеро, и один маг. Я убила троих и их нанимателя. Что бы ты думал? Остальные прекратили сражаться, как ни в чем не бывало. Да еще начали спрашивать, нет ли у меня работы для них.

— Да, ограм чувство локтя незнакомо, — кивнул Конан. — Наверное, это и к лучшему — и для них, и для окружающих. Только не возьму в толк, зачем купец мне солгал.

Он помолчал немного.

— Когда мы с ним разговаривали в первый раз, он уже точно знал, куда направляется. А про убитых огров услышал в последний момент — и не нашел более подходящей отговорки, когда я поймал его на лжи. Я бы понял, обмани купец другого торговца. В этом ремесле обхитрить товарища — значит потуже набить карман самому. Но лгать простому прохожему?

— Толстячина сделал это по привычке, — пояснила Корделия с таким знанием дела, что не приходилось сомневаться — уж она сама постоянно этим занимается. — Если человек лжет всем подряд, то просто не может остановиться. Неважно, принесет это ему выгоду или нет. Вот так и со мной у него вышло. Умолчал, что хочет сына отправить в монастырь — а почему? Сам потом не мог объяснить. Слишком привык осторожничать, а это до добра не доводит.

— Может, ты и права, — согласился Конан, но в его душе оставались сомнения.

Небо над их головами темнело; нежные голубые краски уступали место мягким оттенкам багрянца. Конан не переставал удивляться, как плавно в этот закатный час лазоревый цвет переходит в красный у берегов Шема. У него на родине небо темнело иначе.

Он помнил, как шел по заснеженной пустыне, а синева над головой становилась все гуще, с каждой минутой темнела, пока не превращалась в черную бездну, усеянную холодными звездами. Подумал он и о том, какое ощущал одиночество перед лицом бескрайних белых просторов под ногами и бездонной мглы в вышине.

Потом это чувство прошло, и киммериец сам не смог бы ответить — то ли он стал старше, то ли поддерживает его мысль о том, что в каждом городе, в каждой сторожевой крепости ждут верные друзья. А если и нет — наверняка найдутся и с незнакомцами общие приятели, боевые товарищи, или места, где приходилось сражаться вместе, но ни разу еще не встретиться.

Неторопливые размышления Конана прервала Корделия. Девушка не любила думать и хранить молчание, если есть с кем поговорить. Компания друзей имеет и обратную сторону, успел подумать киммериец, когда аквилонка отрывисто произнесла:

— А пойду-ка я спрошу у купца сама. Северянин неодобрительно нахмурился.

— Если он не захотел рассказать — стоит ли его принуждать? Или, может быть, тебе мало неприятностей на сегодня?

Но девушка уже не слушала его. Люди вообще становятся глухи, когда говоришь им добрые советы, с некоторой горечью подумал Конан. Корделия же решительно направилась прямо к торговцу.

Купец стоял возле широкого трапа, по которому поднимались носильщики.

Были среди них и шемиты, и огры, и даже несколько людей-ящериц, невесть как затесавшихся в портовый город. Ни один из них не собирался ни бунтовать, ни даже отказываться от работы — да и не удивительно, ведь никто не может заставить человека работать на пристани, кроме голода и нужды.