Дэн Ченслор - Разрушенное святилище

Все-таки кориандр был лишним…

— Вельможи сидят в первом ряду, так им лучше видно. Но и опасно — случается, что какой-нибудь осужденный решит уйти на Серые равнины не один… Зрителей от Арены отделяет невысокий барьер, но он не сможет остановить гладиатора или взбесившуюся мантикору.

— А король, разумеется, не станет так рисковать?

— Король Валлардии вообще никак рисковать не станет. Конечно, ему почти ничего не видно с его насеста. Но в ложе установлены магические зеркала, и с их помощью можно разглядеть все даже лучше, чем из первых рядов.

— Ты говоришь так, будто сама в них смотрела.

— Так и было. Король Димитрис часто приглашал меня в свою ложу… Правда, его жена не пришла от этого в восторг. Наверное, поэтому он упрятал ее в подземелье.

Опала, постигшая царицу, стала первым камешком, который обрушил за собой лавину и привел к падению монархии. Однако Конан сейчас стремился вспомнить нечто другое. Настолько важное, что могло изменить все…

— Главные сановники сидят прямо напротив короля, — продолжала девушка. — Да, наверное, ты прав. Всякий раз, когда они видят, как из сапфировых врат выходит дракон или вылетает гарпия, — при этом у них перед глазами правитель.

— Есть много способов закрепить в людях страх, — подтвердил Конан.

Ложа для вельмож — вот куда надо спешить.

Колизей был поистине огромен, однако войти сюда или покинуть здание можно было очень просто, благодаря сложной системе лестниц.

Три нижних яруса окружали аркады — длинные анфилады арок, и в каждой их было сто, по числу младших богов и демонов, которым поклонялись в Валлардии. Из каждого прохода спускался водоворот ступеней, и лики тварей, вершивших судьбы страны с небес, безразлично взирали на идущих мимо людей.

Конан достиг небольшого портика на двух колоннах — отсюда он мог выйти в город, или попасть на любой из ярусов Колизея. В первый момент киммериец направился к парадной галерее, ведшей на первый ярус. Однако сразу же передумал и зашагал ко второму.

Здесь располагались всадники — зажиточные горожане и землевладельцы, в жилах которых не текла голубая кровь. Свое название они получили потому, что их долгом, или почетной привилегией, было сражаться на войне верхом, в полках валлардийской кавалерии, — тогда как люди попроще составляли пехоту.

— Корделия Аквилонская! — донесся голос с Арены.

Значит, девушка совершает триумфальный круг по Колизею. Наверняка обидится, что Конан не кинул ей парочку венков с королевской ложи. Надо было попросить Терранда сделать это за него…

Конан оказался на втором ярусе трибун. Арки здесь были украшены высокими колоннами выполненными в коринфском стиле. Киммериец шел по внешнему коридору, но все же мог бросить взгляд на Арену, поверх голов зрителей.

Девушка ехала на триумфальной колеснице, и со всех сторон на нее лился дождь цветов.

«Интересно, Риуса они тоже приветствовали бы букетами?»— подумал Конан.

— Остановись.

Голос был негромким. Не такой, как бывает у солдата, поставленного на караул — глупого, забитого сержантом дуболома, который провел предыдущий день, вычищая нужники, а завтра умрет под ножом в пограничной стычке.

Такой воин наслаждается властью, как приговоренный к смерти смакует свой последний обед. Он знает, что ничтожество, а все вокруг заботливо не позволяют ему забыть об этом. И теперь, обретя крохотную власть над маленькими людьми, он превращается в злобного, не знающего удержу Цербера, и голос его звучит так грозно, словно предвещает Конец света и Сумерки богов.

Человек, который обратился к Конану, был совсем из другой породы. Высокий, гибкий, он напоминал каплю ртути, которая способна просочиться везде, и убить всякого на своем пути. Он носил темно-красную форму служителя Арены, — считалось, что этот цвет выбран в честь Радгуль-Йоро, однако на самом деле так проще скрыть следы крови, которая нередко пачкала одежду.

Просторный хитон выглядел на человеке так естественно, словно тот в нем родился или, по крайней мере, провел несколько десятков зим, каждый день надевая это облачение. Простые сандалии на ногах были стоптаны и нуждались в починке.

Никто, лаже опытный завсегдатай Арены, не заподозрил бы чужака в этом человеке — так он удачно вписывался в мир амфитеатра, залитый раскаленными солнцем снаружи, темный и никогда не знавший дневного света внутри. Но везде одинаково жестокий.

И все же Конан почувствовал неладное. Он смотрел не на одежду, и даже не на лицо человека. Все это можно изменить или замаскировать. Но тон незнакомца, его манера вести себя, — явно принадлежали не простому служителю Арены. Человек в хитоне пришел сюда под чужой личиной, — и хотел уйти не узнанным.

— В чем дело? — спросил киммериец.

Ему даже не пришлось изображать важного вельможу, который не столько возмущен, сколько удивлен дерзким поведением слуги. Киммериец был почетным гостем Трибуна, занимал место в королевской ложе, — и мог свободно ходить по всему амфитеатру.

— Тысяча извинений, господин.

Человек в хитоне низко поклонился. Вот ему пришлось притворяться. Он исполнил свою роль безупречно, и самый пристрастный критик не нашел бы ни одного изъяна в его игре. Однако Конан уже разгадал своего собеседника, и понял — тот не просто так преградил ему дорогу.

— Все места на трибунах заняты, — сказал незнакомец. — Возможно, тебе удастся найти свободную скамью на другом ярусе.

Стоило ли говорить, что это было невозможно. Каждый из горожан мог садиться лишь там, где полагалось. Всадник не смел появиться в первом ряду, а вельможа и не захотел бы подниматься на четвертый ярус, к беднякам.

Однако, как часто бывает, отказ незнакомца не огорчил Конана, а, напротив, воодушевил его. Киммериец понял, что слабое подозрение, закравшееся у пего в королевской ложе, оказалось правдой. Северянин знал теперь и другое — он на верном пути.

— Боюсь, мне все-таки придется пройти, — сказал он.

— Правильно боишься, — мягко прошелестел незнакомец.

Его руки распахнулись, и каждый палец на них превратился в заостренный металлический крюк. Длинный гарпун, насаженный на тугую цепь, вырвался из груди человека, ударив в Конана. Шея твари стала стремительно расти, голова плавилась, меняя форму, и превращаясь в тяжелый вороний клюв — боевой молот, лишенный глаз, рта и даже подобия человеческих черт.

«Я вновь оказался прав, — подумал Конан. — Это приятно, но порой довольно хлопотно».

В последний момент, киммерийцу удалось перехватить тяжелый наконечник гарпуна. Острое лезвие все-таки погрузилось в его плоть на несколько вздохов, но не причинило особого вреда, упершись в кость.

Мощный наконечник молота, который мгновение назад был головой незнакомца, обрушился на северянина.