Андре Олдмен - Древо миров

Не обращая внимания на дурацкие смешки баронета, Дагеклан подъехал к сараю, снял, приподнявшись в стремени, треугольный щит с изображением кота лесного (два, висевших рядом, упали — навыйники совсем прогнили и оборвались), потом неторопливо вернулся на исходную позицию и принялся прилаживать копье в седельном упоре.

Рапральф перестал смеяться и опустил забрало. Лошадь его испуганно всхрапнула: настроение хозяина явно передалось животному. Плюмаж у баронета был пышный и высокий, совсем не подходящий для боевого шлема. Такие плюмажи очень нравятся дамам.

Дамы наблюдали за всадниками с каменных ступеней замка: Абегальда была в голубом платье с высокими буфами, перетянутыми витыми шнурками; рядом стояла пожилая женщина в темном уборе.

— Начинайте! — крикнул барон Эзра с крыльца.

— Но баронет должен поклясться, что его копье не заговорено, — сказал рыцарь.

— Заговорено! — Голос Рапральфа под забралом был наглым и жалким. — Ты что, обвиняешь нас в колдовстве?

— Таковы правила.

— Клянусь Митрой, — прогудел барон, — оно не заговорено. Этого достаточно?

— В данных обстоятельствах — вполне.

— Тогда начинайте, во имя Мардука!

Дворня, разместившаяся на крышах амбаров и других построек, загалдела. Снова протрубил рог.

Дагеклан дал коню шпоры и сразу пустил его в галоп. Из-под копыт полетели комья земли, заставив слуг и гарольдов отпрянуть к конюшне. Рапральф тоже пришпорил лошадь, но неуверенно, забыв даже отпустить поводья. Гнедая припустила боком, потом выровнялась, но не успела набрать бег: копье Дагеклана, летевшего во весь опор, ударило баронета под обод оплечья, точно в нужное место. Рапральфа развернуло, мелькнул радужный плюмаж и подковы, и всадник вместе с лошадью с лязгом грохнулись оземь.

Железная Рука круто осадил коня, спрыгнул с седла и в два прыжка очутился возле поверженного противника. Гнедая еще не успела подняться, когда Дагеклан придавил коленом грудь баронета и приставил лезвие кинжала к щели его забрала.

— Пощади! — услышал он сдавленный голос Рапральфа. — Ты убил меня…

— Нет еще, — сказал рыцарь, — хотя ты заслуживаешь смерти. Встань, будем биться на мечах.

— Нет! — взвизгнул Рапральф под шлемом. — Не было такого уговора! Пощады!

Дагеклан, почувствовав тошноту в горле, встал и убрал кинжал в ножны.

— Унесите этого труса, — услышал он рядом бас Эзры. Щеки барона пылали. — Я еще поговорю с тобой, щенок…

И, обращаясь к рыцарю, добавил:

— Славный удар, месьор, и, главное, заслуженный.

— Так я свободен?

— Разумеется. Ты можешь уйти, когда пожелаешь. Если, конечно, сумеешь выбить из седла меня!

Пол единственной залы в замке Иш был устлан тростником, стены увешаны потертыми гобеленами. В огромном камине, выбрасывая искры и распространяя приятный запах смолы, жарко пылал массивный комель. Над очагом висел огромный щит, украшенный баронским гербом: на красно-желтом поле голова кабанья оскаленная. Щит был так велик, что даже барон Эзра навряд ли мог его поднять. По сторонам камина стояли в специальных подставках копья и алебарды, верхняя полка украшалась грубой лепниной, изображавшей не то зверей лесных, не то демонов преисподней.

Сам Эзра Рыжий восседал на стуле с высокой спинкой и резными подлокотниками. Такие же стулья, только поменьше, служили сиденьями двум дамам: Абегальде и ее матери Багильде, одетой во все черное. Баронесса мотала шелк, а юный паж, сидевший у ее ног на низенькой скамеечке, служил хозяйке замка мотовилом.

В центре залы стоял массивный стол с остатками ужина. Рядом пылал костер, разведенный в небольшом углублении, возле него, щурясь на огонь, грелась пара промокших гончих. Еще с десяток собак бродили по зале или лениво грызлись из-за валявшихся на полу костей. Драпировка на стенах плохо пропускала воздух, и среди каменных стен плавал удушливый запах псины, дыма и жареного мяса.

— Красавец, а? — говорил барон, поднимая сокола, которого он только что пересадил с жердочки позади стула себе на запястье. Птица впилась острыми когтями в кожаную перчатку на руке, яростно тараща глаза, и барон самодовольно улыбался, поглядывая на своего любимца.

— Теперь, месьоры, вы верите, что он никогда не промахивается?

Дагеклан и Алджерон, сидевшие на табуретах напротив Эзры, вежливо покивали. Спорить не приходилось, и лучшим тому подтверждением были их собственные желудки, в которых покоился ныне заяц, взятый ловчей птицей и отлично протушенный главным поваром замка Иш.

— Отличная охота, — продолжал барон благодушно, — кабы не дождь, мы еще погоняли бы коней… Правда, птица от меня отвыкла, но быстро признала хозяина. Что и говорить, сокол должен садиться на мужскую рукавицу, а не на дамскую перчатку!

Эзра бросил грозный взгляд в сторону дочери. Дама Абегальда, уткнув розовый нос в пяльцы, притворялась, что всецело поглощена вышиванием.

Впрочем, отцовский гнев уже утих. Прошла седмица с тех пор, как барон Эзра Рыжий вернулся из Бельверуса в свои владения и железной рукой навел порядок. После позорного поединка сына он приказал Рапральфу удалиться в комнату под крышей башни и не показывать оттуда носа, пока баронет не прочтет «Рыцарский кодекс», сочиненный достойнейшим Рупрехтом Нумалийским, — от корки до корки. Рапральф, с трудом умевший читать по складам, был весьма опечален столь суровым наказанием, но подчинился, проклиная себя за то, что не удосужился припасти в верхней комнате бутыли с вином.

Сестра его отделалась обещанием расшить отцовский долматик, изобразив на нем кабаниху с пятнадцатью кабанятами, чем сейчас и занималась.

— Кстати, — вдруг спросил барон, разглядывая клюв птицы, — что значит орел на твоем гербе, любезный Дак?

Дагеклан, задумчиво потягивавший вино из медного кубка, поднял голову.

— В геральдике орел всегда означает высокую доблесть и отвагу. Думаю, я заслужил честь носить его на своем щите.

— Несомненно! Но почему у него обернуты лапы?

— Это значит: не нападай, а защищай.

Барон пальцем пригладил соколу перья.

— Чудно, — сказал он. — Я слышал о вашем ордене. Говорят, кампанарии имеют обычай отправляться в дальние странствия, дабы совершать подвиги…

— Мы называем это «кампаниями», отсюда имя нашего братства.

— Хм… Много я повидал гербов. У Тидия Неустрашимого на щите изображен обнаженный человек с горящим факелом в руках и начертан девиз: «Сожгу город!» У старого Капания — воин, влезающий по лестнице на неприятельскую башню, девиз его гласит: «Сам Мардук не остановит!» Все хотят покорять и завоевывать, а вы, значит, защитнички…