Джон Робертс - Конан и сокровища Пифона

На девятый день вечером, возвращаясь в лагерь, Конан почуял пряный запах жареного мяса. Увидев неизвестно откуда возникшего киммерийца, часовой, как обычно, подпрыгнул от испуга.

— Клянусь Сетом, Конан, — с упреком сказал матрос, который нес в это время службу, — неужели ты не можешь, подходя к лагерю, что-нибудь крикнуть? Носильщики говорят, что ты на самом деле лесной дух в облике человека, и я уже начинаю им верить.

— Если тебе нужно предупреждение, значит, ты не справляешься со своими обязанностями, — ответил Конан.

Трое аквилонцев сидели у костра, внимательно рассматривая карту Спрингальда. При появлении Конана они подняли головы. Из мешочка, который висел у него на поясе, Конан вынул какой-то предмет и бросил его Ульфило. Тот стал внимательно разглядывать находку, которая оказалась маленькой медной пряжкой со сломанным язычком.

— Зингарская работа, — сказал аквилонец.

— Да, — подтвердил Конан. — Видимо, сломалась, и ее выбросили. Я нашел ее недалеко от кострища. Может быть, это твоего брата?

— Такую мог купить и туземец, — заметил Спрингальд.

— Нет, — покачал головой Конан, — ни один туземец не выбросит хороший кусок металла. Он бы сохранил его, чтобы сделать потом что-нибудь нужное. Металл здесь ценится.

— Значит, мы на правильном пути, — сказала Малия. При мерцающем свете костра она незаметно рассматривала киммерийца. Он теперь совсем не похож на того грубого пирата, с которым они познакомились в Асгалуне. Это полудикое существо сродни тем рыжеватым пятнистым кошкам, которые в таком множестве рыщут по лесу. Под упругой кожей скользят и перекатываются огромные мышцы, этим он немного напоминает танцора, а бесшумная грация и ловкость делают его похожим на большого сильного хищника. И даже во взгляде его светящихся голубых глаз сквозит какая-то львиная свирепость.

— Сколько еще идти? — спросил Спрингальд. — Эти карты несколько туманны, а в описаниях говорится в основном о том, что происходило в пути, никаких подробностей путешествия нет. Вот, например: «На этой неделе мы заходили во многие деревни, где по очень выгодной цене покупали слоновую кость». Но сколько лиг они прошли — две или сотню, — непонятно, и в каких деревнях побывали — в четырех или в двадцати.

— Гома говорит, что завтра мы выйдем из леса, — сказал Конан. — Потом тянется обширная саванна, а за ней — пустыня. Впереди еще долгий путь, а такой большой отряд, как наш, идет медленно, со скоростью самого слабого носильщика.

— Будем надеяться, что осталось не очень много, — сказала Малия. — Матросы уже начинают роптать. Они говорят, что нанимались не для длительных переходов.

— Вот как? — переспросил Конан. — Это они все так говорят или только один, которого зовут Уму?

— Он, несомненно, — главный вдохновитель, — сказал Спрингальд. — Не понимаю, как Вульфред все это терпит.

— Я тоже об этом думал, — ответил Конан. — В таких местах нельзя иметь рядом ненадежных людей, и если Вульфред не наведет порядка, этим займусь я сам.

Конан воткнул копье в землю; сняв лук и колчан со стрелами, он положил их рядом.

— И что ты собираешься делать? — в тревоге спросила Малия.

— Скажу им пару слов, — ответил Конан. Он не спеша направился к другому костру, у которого, тихо переговариваясь между собой, сидели матросы. Уму бросил в его сторону что-то презрительное, хотя слов разобрать было нельзя, но на лицах его приспешников Конан различил усмешки. Вульфред наблюдал за всем происходящим с холодным любопытством.

— Приветствую вас, братья, — обратился к матросам Конан. — Вы все довольны? — Он не смотрел на Уму. Остальные избегали взгляда киммерийца и молчали.

— Смотрите! — взвизгнул Уму. — Этот голый дикарь соблаговолил на заметить! Клянусь Иштар, этот киммерийский горный козел совсем одичал, еще хуже, чем черномазые туземцы!

— Ты плохо следишь за порядком, Вульфред, — заметил Конан.

— Слово капитана — закон в море, а не на суше. — Уму стоял, злобно ухмыляясь. — Такая уж у моряков традиция. А тебя-то уж нам чего бояться, киммериец! Ты же варвар без роду и племени. Да и не моряк, потому что какой моряк может, как зверь, жить в лесу? — Он оглянулся на остальных, желая найти поддержку, но люди стояли молча. Конан понимал, что все это значит: они долгое время работали и сражались плечом к плечу, но сейчас, когда речь идет о первенстве, они останутся в стороне и будут ждать, кто победит, если только кто-нибудь не отважится сам бросить вызов сильнейшему.

— А ты, гнусная обезьяна, — не остался в долгу Конан, — что ты там замышляешь за моей спиной, зачем подбиваешь моих товарищей на предательство?

Безобразное лицо Уму залилось краской.

— Я бросаю тебе вызов, киммериец!

— Давно пора, — ответил Конан. — Такая свинья, как ты, сколько бы ни пыталась, все равно не заговорит по-человечески.

Издав какое-то нечленораздельное рычание, Уму выхватил свой длинный тяжелый нож, на лезвии которого зловеще заиграли отблески костра. Меч Конана тоже был наготове, и два клинка замелькали с такой быстротой, что со стороны их движения сливались в одно огненное мерцание. Носильщик возбужденно переговаривались, а матросы криками подбадривали сражающихся. Такой экзотический вид спорта доставил удовольствие всем, кроме аквилонцев.

— Неужели их нельзя остановить, капитан? — воскликнула Малия.

— А зачем? — отозвался Вульфред. — Если люди жаждут крови друг друга, им лучше не мешать.

Меч Конана был длиннее и чуть легче, чем нож Уму, но это неравенство вполне компенсировали длинные руки матроса. Уму был силен и на удивление быстр, чего трудно ожидать от человека его комплекции. Ни один из бойцов не обладал ни особым искусством, ни знанием тонкостей и хитростей. Зато оба не уступали друг другу в силе, быстроте и выносливости. В конце концов благодаря выдержке, быстроте реакции и все той же выносливости равновесие нарушилось в пользу киммерийца. Уму, не имея привычки к подобным упражнениям, уже пыхтел и задыхался. А дыхание Конана было по-прежнему ровным, руки работали четко, и, несмотря на огромные усилия, не было видно никаких признаков усталости или дрожи. Клинок Уму взлетал не так легко и уверенно, как раньше, удары утратили свою смертоносность, и Конан одним резким движением пронзил тело противника. Выдернув меч, он ударил его опять, на этот раз по самому горлу. Острие прошло сквозь язык, вонзилось в мозг, и Уму грузно повалился, как подрубленное дерево.

Конан смотрел на матросов, с его меча стекали капли крови. Его кожа блестела от пота, но дыхание было все таким же ровным.

— Ну, кто хочет занять место Уму? — спросил он.

— Он никогда не был моим другом! — Один из матросов плюнул на мертвое тело.