Джон Робертс - Конан и сокровища Пифона

— Как думаешь, сможем мы договориться с этими «добрыми туземцами»? — спросил он.

— О чем ты? — с напускным ужасом воскликнул тот. — Неужели ты думаешь, что я не согласен с нашими знатными вожаками? Как не стыдно, Конан!

— Мой народ они обозвали бы добрыми дикарями, — прорычал Конан, — но мы бы этих безмозглых идиотов разрубили на куски.

— Мы, ваниры, более цивилизованны. Мы бы просто принесли их в жертву какому-нибудь незначительному божеству, если бы ни на что лучшее они не сгодились.

— Но Ульфило ведь настоящий воин, — сказал Конан, — и Спрингальд вполне вызывает симпатию, он верен своим друзьям. Это от поисков сокровищ они совсем голову потеряли. Им хочется верить, что они где-то лежат и ждут не дождутся, когда только они за ними придут. А с таким настроением они и не понимают, какие трудности еще предстоят.

— Может, ты и прав, — согласился ванир, — но помяни мое слово: если только сокровища и вправду существуют, я без своей доли не уйду! — Его синие глаза блеснули ледяным холодом. Конан знал, что капитан вовсе не шутит.

Со времен своей ранней молодости Конан видел много людей нордхеймского племени, асиров и ваниров. Шумные и вспыльчивые, они как никто другой любили простые жизненные блага, с восторгом отдавались любой пирушке, ценили дорогие одежды и большие корабли и жить не могли без драк и кровопролития. Но больше всего им по душе золото, серебро, камни, драгоценности. Их жадность иногда граничит с сумасшествием. Сам Конан, сын суровой киммерийской расы, не столь прямолинеен в своей погоне за золотом. В отличие от своих горных родственников, он понимал, что без денег не проживешь. В цивилизованных странах Конан получал удовольствие уже от одной только борьбы за богатство, которое давало ему возможность жить какое-то время в полное свое удовольствие. Но рано или поздно всегда приходилось возвращаться к суровой и жестокой жизни воина-варвара, которая, впрочем, тоже была ему по душе. Богатство никогда не было для Конана самоцелью.

А сейчас, среди этой удивительной и полной опасностей жизни, сокровища как-то утратили свою притягательную силу. Раньше, еще в Асгалуне, он с удовольствием предвкушал высокую оплату за свои труды, а также свою долю сокровищ. Здесь все это как-то потеряло силу. С самых первых дней на этих берегах Конан утратил весь внешний лоск цивилизованности и вернулся к тому, что составляло суть его жизни. Красоты и чудеса этой земли давно уже вытеснили в его сознании всяческие корыстные мысли. Он хотел только побольше узнать об этих чудесных краях. Золото бы только обременило его. Но он имел перед этими людьми определенные обязательства, и он их выполнит до конца, каким бы глупым это теперь не казалось ему самому. Конан никогда не принимал незаслуженной платы.

Путники были совсем не готовы к тому, какая картина предстала их взорам в конце пути.

— Это город! — воскликнула Малия.

И в самом деле, возвышающаяся над ними стена сделала бы честь и Аквилонии, и Немедии, и любому другому большому городу хайборийской цивилизации. За стеной виднелись высокие башни и крыши огромных зданий. Стену украшал барельеф, изображающий некие странные, таинственные фигуры.

— Вряд ли крестьяне могли выстроить такой город! — заметил Вульфред.

— Конечно, нет, — раздался приглушенный голос Спрингальда, в котором слышался благоговейный ужас, — мне кажется, перед нами образчик архитектуры древнего Пифона, это, возможно, последнее, что от него осталось! Вы только представьте себе! Погиб город, погиб целый народ, хайборийские захватчики не оставили и камня на камне. А здесь, в глуши Черных земель, стоит еще целый город, что остался от той империи.

— Не нравится мне это, — сказал Конан. — Если они спрятали здесь сокровища, зачем было строить город? Только посмотрите, какие огромные камни!

Они подошли достаточно близко и могли хорошо рассмотреть стену. И действительно, сложена она была из камней просто исполинской величины. Самые маленькие были никак не меньше того, что они видели на перевале. В основном же во много раз больше.

— А камень над воротами, наверное, все двадцать пять шагов в длину, — заметил Ульфило. — Не хотел бы я, чтобы мне приказали брать эти ворота на таран.

Им, однако, не дали времени разглядеть ворота во всех подробностях, а провели внутрь, в сам город.

— А взять его с боем не так уж и трудно, — сказал Конан. — Видишь, в каком состоянии ворота.

— Какие ворота? — спросила Малия. — Не вижу никаких ворот.

— Вот и я о том же, — ответил Конан. — Вся деревянная часть давно уже сгнила, да и металл испорчен.

— Да, — подтвердил Спрингальд, указывая на квадратные отверстия в нижних камнях ворот. — Здесь, видимо, крепились большие крюки. Камень долговечнее, чем металл или дерево. Дерево давно уже сгнило, и те, кто здесь проходили, предпочитали изготавливать оружие из металла.

— Будем надеяться, что, кроме этого железа, они ничего не унесли, — ворчал Вульфред.

Теперь они могли рассмотреть, что город был практически разрушен. Храмы стояли заброшенные, многие без крыш, трудно было понять, что в этих зданиях было раньше — театры, суды или, может быть, рынки. Люди жили лишь в маленьких домиках, покрытых неуместной на фоне древних развалин соломой. Население здесь, кажется, довольно многочисленно, больше всего воинов, чьи головные уборы непременно украшены белыми или черными перьями. Под тенью соломенных навесов или тканых палаток своим ремеслом занимались мастера по дереву и металлу, женщины твердыми, похожими на дубинки деревянными пестиками мололи зерно в больших ступках. В воздухе стоял запах скота, слышалось блеяние коз. Среди деревьев и цветов, которые росли когда-то в городских парках, садах знати, паслись более крупные животные. Вообще вся картина очень походила на те деревеньки, которые они уже видели среди полей, если не считать, конечно, благородных развалин таинственного древнего города.

Они миновали площадь, где разделывали забитый скот и где охотники торговали дичью. В одном месте на веревке, продетой сквозь жабры, как бусины были нанизаны огромные рыбины, размером в половину человеческого роста.

— Человечиной, во всяком случае, не торгуют, — заметил кто-то из матросов. — Уже радость.

— Но откуда у них такая рыба? — поинтересовался другой. — Уж, наверное, не из тех ручейков, что мы видели.

Рыбы были не просто огромные, поражала их странная форма. Необычайно выпуклая голова имела некое отталкивающее сходство с человеческой, а на передних брюшных плавниках просматривалось пять костистых ребер, отчего они напоминали худенькую, как паутинка, кисть руки.

— Не знаю, как вы, — брезгливо поморщилась Малия, — но я бы от такого угощенья отказалась.