Джон Робертс - Конан и сокровища Пифона

— Вода должна как-то отсюда уходить, но непонятно как, — сказал Конан.

— На дне, может быть, есть специальные стоки, — предположил Спрингальд.

— У нас есть дела и поважнее, чем это дурацкое озеро, — прервал их Ульфило. Отойдя от окна, он уселся на покрытый соломой пол. — Например, почему нам ничего не рассказали о Марандосе? Мы ведь знаем, что он вошел в долину. Почему его от нас прячут?

— Вполне возможно, что они его убили, — сказал Спрингальд.

— Вы же все видели, как разделались с тем, который чихнул, — сказал Конан, — царь Набо не из тех, кто остановится перед кровопусканием.

— Может, они о нем ничего не знают, — сказала Малия. Она все еще стояла у окна и не отрываясь смотрела на озеро.

— Это невозможно, — сказал Ульфило.

— Мы слишком увлеклись этим озером, — опять заговорила Малия. — Посмотрите-ка вон туда, на те холмы. Мне уже мерещится, или там на самом деле еще один город?

Люди опять сгрудились у окна. Хорошенько всмотревшись в ту сторону, куда показывала Малия, они действительно различили группки каких-то построек, явно творение человека.

— Может быть, он там! — предположила Малия. — В долине, наверное, живут несколько племен, и они соперничают между собой. Этим и объясняется настороженность царя.

Ульфило почесал в бороде:

— Да, вполне возможно. Но мы не можем даже проверить, живет ли кто-нибудь в тех каменных завалах. Слишком далеко.

— И дыма не видно, — сказал Вульфред, — но от сухого дерева дыма может и не быть. Надо бы понаблюдать сегодня вечером. Свет факелов должен быть хорошо виден.

Конан повернулся к переводчику и обратился к нему на кушитском:

— Что там за город на холмах?

— Это не город, — торопливо ответил тот, — просто груда руин. — Его лицо выражало неподдельный страх.

— Не спрашивай его ни о чем, — тихо проговорил Ульфило.

— Как тебя зовут? — спросил Конан.

— Кефи, — теперь он заметно успокоился, чувствуя себя на безопасной территории. — Мой отец, как вы, наверное, поняли, был торговцем из Стигии, он содержал лагерь для купцов и работорговцев на берегу Зархебы. Моя мать, кушитка, была его наложницей. Когда я перегонял скот по берегу реки, меня схватили торговцы рабами и в течение двух лет продали. Меня купили какие-то косоглазые и толстые, я не знал, что это за племя. Потом меня привезли сюда; мы прошли длинной пещерой, она как бы пронзает горный кряж с юга на север. И наконец меня купил отец царя Набо. Сначала я пас скот, но вскоре стал быстро продвигаться по службе, потому что я способный, и к тому же знаю разные языки, на которых в этой долине никто не говорит.

— Следовательно, торговцы сюда приходят, — сказал Вульфред, — и ты переводишь их чужую речь. Так, значит, чужестранцев сюда все-таки впускают, почему же ты говорил, что это запрещено?

— Никто не захотел бы жить совершенно изолированно, — пожал плечами Кефи.

— Царю Набо нужны ткани и сталь, а наш народ, как и всякий другой, очень любит и цветные стеклянные бусы, и зеркальца. Иногда надо прикупить рабов, иногда, наоборот, продать. Но чужестранцам запрещается задерживаться здесь надолго, дольше, чем необходимо для проведения их дел.

— А нас как примут? — спросил Ульфило.

— Это решает мой повелитель. В нашей земле только один закон — воля царя Набо. Сегодня он ваш добрый хозяин. Если вы ему понравитесь, он отошлет вас с подарками, если нет… — он опять пожал плечами, — он вас, наверное, всех убьет.

Путники отдыхали, удалось даже немного поспать, до самого вечера. Их разбудил барабанный бой, который послышался снизу. Появились служанки с кувшинами воды, они принесли с собой одеяния, изготовленные явно из купленной у торговцев ткани, Все, за исключением Конана, с удовольствием сбросили свои драные лохмотья, повязав, однако, поверх красивого платья свои мечи.

— Пока что с нами обращаются вполне гостеприимно, — с надеждой в голосе проговорил Спрингальд.

— Все может измениться в любую минуту, — сказал Ульфило. — Царская милость всегда неустойчива, а у дикарей, я думаю, и вообще ни на что полагаться нельзя.

— Женщины у них очень хорошенькие, — сказал матрос с изуродованным шрамом лицом. — Вот только каким окажется сам царь, как думаете?

— На женщин и смотреть не смей, — строго сказал Ульфило. — Мы пока слишком мало знаем. Это может быть воспринято как смертельное оскорбление.

Подождите, может быть, он сам подаст знак.

— Не так-то просто сохранять спокойствие, — ответил матрос. — Сколько времени мы уже без женщин.

— Да, да, — подтвердили остальные.

— Если в его присутствии чихают, — заметил Конан, мрачно усмехаясь, — этот царь рубит головы. А какой части тела он вас лишит, если будете баловаться с его женщинами, как думаете? — Матросы больше не усмехались.

Заходящее солнце уже окрасило воды озера зловещими цветными бликами, когда в дверях появился Кефи.

— Царь устраивает пир в вашу честь, — объявил он. — Будьте добры, следуйте за мной.

Ульфило повернулся к Спрингальду.

— Принеси-ка мешок с подарками, — приказал он. — У нас кое-что еще осталось, царю может пригодиться. — Он обратился к остальным: — Я хочу, чтобы каждый из вас вел себя наилучшим образом. Мы добрались в такую даль с огромными трудами и потерями не для того, чтобы сложить здесь головы или же уйти ни с чем.

— Ты абсолютно прав, — страстно заверил его Вульфред.

— Надеюсь, рыбы в сегодняшнем меню не предвидится, — сказала Малия.

— Ешь что дадут и улыбайся, — посоветовал Конан. — Есть вещи и похуже, чем неприглядная рыба.

Они спустились в нижние покои удивительной башни и устроились на подушках из шкур зебры. Слуги размахивали опахалами, музыканты били в барабаны и играли на флейтах, танцоры выделывали самые немыслимые па. Раскачиваясь на ходулях, сражались наполненными воздухом пузырями люди в демонических масках, а полунагие женщины быстро двигались по кругу, подчиняясь сложным ритмам. Дети прихлопывали в ладоши, и на разные голоса звучали их жутковатые, хотя и мелодичные напевы.

Танцоры кружились все быстрее, пение достигло некоего экстатического апогея, когда из своих покоев в сопровождении свиты появился царь. За ним вышла и безобразная Агла.

— Кто такая эта мерзкая старая обезьяна? — спросил Вульфред у Кефи.

— Поосторожнее, — предупредил его переводчик, — она читает в самом человеческом сердце, даже если и не знает его языка. Она тоже королевской крови и царю приходится, наверное, прапрабабушкой. Говорят, что ей уже больше двухсот лет, и жизнь себе она продлевает какими-то немыслимыми ритуалами. Она занимается тем, что вынюхивает заговоры против повелителя, и кто попадает у нее под подозрение — погибает мучительной смертью.