Эдуард Шауров - Оракулы перекрестков

– Вы живете около тубвея? – Бенджамиль даже обрадовался.

– С чего вы взяли? У нас тут один патрубок на полторы сотни кварталов. Это вам не аутсайд. Мой дом вон в той стороне. – Лимкин указал куда-то за спину. – Один патрубок и один стоповский участок на четыре сектора. Был…

– А вы вроде сказали, что нам по пути, – удивился Бен.

– По пути, но домой я пока не пойду, – рассудительно сказал Лимкин, – Отсижусь пока у одного приятеля, вдруг искать будут. Так что дома я буду не скоро. – Он протяжно вздохнул. – Замиля будет волноваться… и дети. Когда их теперь увижу? – Лимкин судорожно всхлипнул, размазывая по грязным щекам слезы. – Вы уж извините меня, мистер Мэй, что я при вас плачу, это у меня болезненное. Никогда не могу удержаться.

– Ничего страшного, – сказал Бен устало, Лимкин плакал уже третий раз с тех пор, как они выбрались из взорванного участка.

Дурнота постепенно утихала. Бенджамиль отвернулся от утирающего слезы Лимкина, вытер руки о штаны и полез за пазуху.

Кружок оракула был теплым, ощутимо весомым, надежным, единственным, что еще как-то связывало Бена с привычным и безопасным миром делового кольца, с уютной квартирой в бело-оранжевом секторе аутсайда, с неразобранным ящиком антикварных комиксов под кроватью. Бен шмыгнул носом и шесть раз крепко сжал оракула в руке. На дисплее, словно всплывая из темной глубины, проступили буквы:

— Ну вот, – тихо сказал сам себе Бен. – Нужно было спрашивать советы до, а не после. Это, конечно, не совсем то, чего я ожидал, но про Вайса все сказано предельно верно. Если бы я загодя знал, что Трустам такая скотина, то позвонил бы кому-нибудь другому.

«Кому бы ты позвонил? – осведомился ехидный голос внутри Бена. – Тебе тридцать два, и твой единственный друг оказался полным дерьмом, а новых друзей у тебя не будет, ты ведь не любишь ничего нового, кроме антикварных безделушек. Ха-ха! И даже эти безделушки далеко не новые!»

– Что там у вас? – спросил Лимкин, вытирая крючковатый нос.

– Ничего, ерунда, – ответил Мэй, пряча оракула. – Можно идти дальше.

– А как самочувствие?

– Сносно, – сказал Бен, поднимаясь с треснутого пластмассового ящика.

– Лучше бы погодить до темноты, – просительно сказал Лимкин.

Бенджамиль упрямо помотал голвой:

– Мне нужно идти. К тому же ночью здесь опасно.

– Здесь всегда опасно, – уныло сказал Лимкин, – и днем и ночью. Только ночью меньше шансов попасться на глаза стопам. Я думаю, патрули уже прочесывают ближние сектора. Им же надо найти виноватых. А по темноте мы бы живо проскользнули. Я ж в этих кварталах вырос, каждый закоулок знаю… Ну, нет так нет… – Лимкин поднялся на ноги. – Тогда пойдем, что ли?

Проведя всю свою сознательную жизнь в окружении механизмов, так или иначе отсчитывающих часы и минуты, Бенджамиль даже не предполагал, сколь сложно определять время, не имея перед глазами ни одного циферблата. Лимкин утверждал, что они идут часа два, Бену казалось – гораздо дольше. Они шли черными дворами, подворотнями, совершенно невообразимыми закоулками, время от времени со всеми предосторожностями пересекая большие радиальные и сегментарные улицы.

Сначала Бен с интересом глазел вокруг, но вскоре это занятие ему прискучило. Архитектура черного буфера удивляла своей сумбурностью. Сорокаэтажные небоскребы со шпилями и фигурными карнизами преспокойно соседствовали с ветхими пятиэтажками в стиле миникор. Однако формы быстро утомляли однообразием повторяемости. Кроме того, на всем лежала печать запустения. Несколько раз им попадались нелюбопытные, нахохлившиеся прохожие, спешившие при виде незнакомцев свернуть куда-нибудь от греха подальше, но в целом казалось, что кварталы необитаемы уже много лет. Только запах, свежие отбросы и мусор говорили об обратном.

Шагая по растрескавшейся коросте асфальта, Бенджамиль пытался представить себе людей, обитающих за облупленными неприглядными фасадами, и каждый раз выходило что-то злое и визгливое, с голым розовым хвостом, такое, что невольно становилось стыдно за свои мысли.

Лимкин шел, нервно поглядывая по сторонам, и говорил, говорил, говорил… Бенджамиль изо всех сил старался следить за ходом беседы, но это не всегда удавалось.

– А!? – встрепенулся Бен, выныривая из путаницы своих мыслей. – О чем вы, Слэй?

– Как о чем? О детях, мистер Мэй. В том смысле, что дети – единственный смысл жизни человеческой. Или вы другого мнения?

– Вы лучше называйте меня Бенджамилем или Беном, – в очередной раз попросил Бен. – Не нужно постоянно говорить «мистер Мэй».

– Хорошо, мистер Мэй, – отозвался Лимкин. – Вот у вас, к примеру, дети есть?

– У меня? – рассеянно переспросил Бен. – У меня пока нет.

– А у меня есть. – Лимкин гордо приосанился. – У меня вообще-то четверо. Двое парней и две девочки. Старшему, Рахибу, уже четырнадцать!

– Но ведь корпорация не одобряет многодетных браков, – неуверенно сказал Бен.

– Я, конечно, знаю, – Лимкин понизил голос и придвинулся поближе, – что перенаселение и все такое, но я не корпи. И потом, у меня на этот счет есть свои соображения.

– Неужели? – изумился Бен.

– Зря вы смеетесь, мистер Мэй! – Лимкин слегка обиделся. – В каждой семье должно быть по одному ребенку, максимум по два, арифметика простая, это я знаю. А у нас с Замилей четверо и пятый намечается. Но это оттого, что все вранье: и перенаселение, и демографические санкции.

Бен развел руками:

– Но нас действительно уйма.

– Это в чертовом гигаполисе нас уйма, – проворчал Лимкин. – А на Земле – не так уж и много. Только не об этом речь! – Бледные щеки маленького светлоглазого человека покраснели. – Я хорошо понимаю, что плодиться без меры нельзя. Так и не плодиться нельзя. Я спрашиваю: какой выход? А мне отвечают: самый простой! Сей без счета, но не забывай саженцы прореживать.

– В каком смысле прореживать? – От изумления Бенджамиль даже остановился.

– Способов хватает, мистер Мэй. Вы Дарвина читали? – Лимкин воздел к небу палец. – Сильный съел слабого, съел слабого – стал сильнее.

– А вы думаете, что достаточно сильны? – резонно спросил Бен.

– Я? – Лимкин хихикнул, бледнея. – Куда уж мне. Разве что дети… Моему Рахибу всего четырнадцать, а он уже год как в банде. Значит, чего-то да стоит. Трэчеры кого попало к себе не берут.

– Вот и убьют его где-нибудь! – сердито сказал Бен и тут же спохватился. – Я совсем не то хотел сказать. В том смысле, что я этого вам не желаю, но…

– Чего уж там. Разве я сам не знаю? В нашем секторе за прошлый месяц пять вооруженных стычек. Сам видел: он лежит, а во лбу дырка, а лет ему не больше, чем моему Рахибу. – Лимкин громко всхлипнул. – Стопу в мальчишку стрельнуть, что сморкнуться. И из банды просто так не уйдешь, свои же палками забьют. Они там все повязаны, даже говорят по-особенному.