Роберт Говард - Короли ночи

Я прижался к стволу могучей лиственницы и стал наблюдать за поляной, на которой сидело сорок или пятьдесят пиктов в одних набедренных повязках. Их тела были безобразно раскрашены. Соколиные перья в их густых черных волосах подсказали мне, что это дикари из рода Сокола, или, как иначе называют их клан, Онайага.

В центре поляны стоял простейший алтарь, сложенный из неотесанных камней. Я взглянул на него, и по спине у меня пробежали мурашки. Я уже видел такой алтарь — закопченный, забрызганный кровью. Однако тогда я видел его на пустой, безлюдной поляне. Мне никогда еще не приходилось быть свидетелем ритуала, совершаемого вокруг такого алтаря, но я слышал о нем от людей, побывавших в плену у пиктов и сбежавших от них, а также от случайных очевидцев ритуального зрелища.

Между костром и алтарем танцевал шаман в украшениях из перьев. Медленный, тягучий танец среди тьмы вызывал страх. Перья шамана тяжело колыхались в такт движениям. Черты его лица были скрыты зловещей алой маской, похожей на отвратительную морду лесного дьявола.

Ближе к алтарю сидел пикт с огромным барабаном, зажатым между колен. Он ритмично лупил кулаком по натянутой на каркас коже буйвола, извлекая глухой грохот, который разносится по лесу, как отдаленная гроза.

Между воинами и танцующим шаманом стоял еще один мужчина. Вне всякого сомнения, это был не пикт: он приблизительно такого же роста, как я, а кожа его, насколько я видел в мерцающем пламени костра, была светлой. Набедренная повязка из шкуры дикого животного и мокасины составляли весь его наряд. Тело его было раскрашено, в волосах торчало перо сокола. Скорее всего, он был лигурианцем — одним из тех светлокожих дикарей, которые обитают в огромном лесу маленькими кланами. Они либо воюют с пиктами, либо живут с ними в мире, заключая союзы против сильнейшего врага.

Кожа лигурианца несколько светлее, чем у аквилонца. Пикты тоже имеют белую кожу, правда, немного темнее, чем у лигурианцев, но их нельзя назвать чернокожими, коричневыми или желтокожими. Черные у пиктов только глаза и волосы. Однако ни их, ни лигурианцев за западной границей не признают белыми людьми, потому что белым может считаться только человек гиборийской крови.

Я замер в кустарнике, решив посмотреть весь церемониал. Три воина вытащили в освещенный костром круг еще одного человека. Мерцающий свет костра осветил голого и забрызганного кровью пикта. В его растрепанных волосах торчало перо, указывающее на принадлежность несчастного к племени Ворона, с которым племя Сокола находилось в постоянной вражде. Воины подняли узника на алтарь, предварительно связав ему руки и ноги. Я увидел, как мускулы пленника напряглись в безнадежной попытке разорвать крепкие кожаные ремни. Шаман снова начал танцевать, выводя руками узоры над своей головой, наклоняясь над алтарем и обреченно лежащим на нем человеком. Барабанщик, словно сумасшедший, колотил в свой барабан.

И вдруг с нависшей над поляной ветки большого дерева на землю упала огромная змея, одна из тех, о которых я уже упоминал. Отблески костра отразились в ее чешуе, когда она, извиваясь, скользнула на алтарь. Змеиные глаза-бусинки зловеще блестели, а раздвоенный язык беспрерывно скользил взад-вперед. Змея проползла всего лишь в нескольких шагах от воинов, сидящих у костра, однако тс, казалось, нисколько не испугались. Я нашел в этом нечто таинственное, потому что змеи были почти единственным, чего больше всего боялись пикты. Змея, вытянув голову, слегка изогнулась над каменным алтарем.

Шаман теперь танцевал, делая своеобразные движения, еле переставляя ноги. Вместе с ним танцевала змея, синхронно подражавшая каждому его движению. Неожиданно шаман издал сквозь маску вой, напоминающий шум ветра, проносящегося над зарослями сухого камыша. Змея медленно поднимала все выше и выше свою маленькую головку, обвиваясь вокруг алтаря и лежащего на нем пленника. Спустя несколько мгновений тело несчастного исчезло под кольцами сверкающей чешуи. Свободной осталась только одна дергающаяся голова, возле которой раскачивалась ужасная голова змеи.

Шаман, все еще вопя и размахивая руками, едва уловимым броском швырнул что-то в костер, который тут же вспыхнул синим пламенем. Облако желтого дыма поднялось из костра, обволокло алтарь с несчастным и танцующего шамана. Теперь я видел только их размытые очертания. Я замер, всматриваясь в дым. В следующее мгновение я уже не мог сказать, что было змеей, а что человеком. Со стороны сидевших у костра пиктов донесся полный ужаса вздох. Он прозвучал, как дуновение ночного ветра в шелестящих ветвях деревьев.

Дым начал постепенно рассеиваться, и вскоре я увидел обмякшую змею, лежащую на алтаре. "Несчастный мертв", — решил я. Шаман схватил змею и стащил ее толстое тело на землю, затем перерезал кожаные ремни на руках и ногах пленника. Проделав это, он снова начал танцевать вокруг алтаря, напевая монотонную мелодию и описывая руками в воздухе таинственные узоры.

Связанный воин из племени Ворона шевельнулся, дернул головой, повернул ее из стороны в сторону, приоткрыл рот и задвигал языком, как змея. Вдруг — о Митра! — несчастный пополз к животному, извиваясь всем телом. Змея же пробовала приподнять голову, но это ей не удавалось. Она была похожа на человека, который, не имея обеих ног, отчаянно пытался встать и пойти. Дикий вой пиктов разнесся в невозмутимой тишине ночи.

Страх сковал меня. Теперь я понял значение ужасной церемонии, о которой приходилось так много слышать раньше. Черное, первобытное колдовство только что свершилось на моих глазах в этом мрачном лесу. Старый шаман поместил душу своего плененного врага в отвратительное тело змеи, свершив месть дьявола. Жертвы страшного колдовства мучительно и беспомощно извивались на земле — человек и змея! Неожиданно появившийся в руке шамана меч взлетел вверх и отрубил одновременно две головы. И — о Боги! — тело змеи вздрогнуло и затихло навсегда, а тело человека покатилось, извиваясь, как обезглавленная змея.

Слабость охватила меня. Какой человек может оставаться равнодушным к такому дьявольскому обряду?

Пикты же, по-военному раскрашенные, дико радовались, и казались мне мерзкими чудовищами из мрака, исчадиями ада, лишенными всего человеческого.

Шаман высоко подпрыгнул, остановился перед полукругом воинов, сорвал с лица маску, откинул голову назад и завыл, как волк. Красноватый свет упал на его лицо, и я узнал это лицо. Весь перенесенный ужас, весь сковывающий меня страх превратились в жгучую ярость и ненависть. Все мысли о грозящей мне опасности, о моей миссии и долге были отброшены прочь. На поляне стоял мой давний заклятый враг — старый Тейанога из племени южных Соколов, шаман, который безжалостно сжег живьем на костре моего друга, сына Джона Гальтера. Однако ненависть к нему не лишила меня разума. Решительно и хладнокровно я поднял свой лук, положил стрелу на тетиву и, прицелившись, выстрелил. Все произошло мгновенно. Старый Тейанога взвыл, как собака, зашатался и замертво рухнул на землю. Пикты, увидев древко стрелы, торчавшее из груди шамана, мгновенно вскочили на ноги. Высокорослый светловолосый воин стремительно посмотрел в мою сторону, и тут я впервые разглядел его лицо. И — во имя Митры! — он был гиборийцем!