Сергей Гомонов - Тень Уробороса (Лицедеи)

Женщина вскочила. Сбросив с ног неудобные босоножки с переломанными каблуками, выбежала на дорогу.

— Дурак! Скотина! — закричала она, пиная раненого охранника и со злостью думая, что если бы Антарес не отправил Элинора к черту на кулички, этого кошмара с нею просто не случилось бы: фаустянин отвинтит голову любому посмевшему прикоснуться к хозяйке.

Увиденное в зеркале ужаснуло красавицу. Правый край рта был разбит. И не просто разбит, а разорван. Адски болели ушибленные зубы. Окровавленные губы начали опухать. Видя громадную дыру у себя на лице, да еще к тому же и кровоточащую, Сэндэл потеряла сознание.

Зил нашел больницу по наитию. Он еще в челноке, спускающем пассажиров с орбиты, почувствовал, что с Сэндэл случилась беда. Никого ни о чем не спрашивая, Элинор бросился в город.

В палате было тихо. Забинтованная после операции (вызванный по связи Антарес холодновато пошутил, мол, ничего страшного, просто внеплановая пластическая процедура), Сэндэл спала. В уголках глаз, возле носа, скопились слезы. Она плакала даже во сне.

Врачи не посмели перечить фаустянину. Было в нем сейчас что-то такое, что отбивало у людей мысли о споре с ним. Увидев Сэндэл, скорчившуюся в кресле перед голопроектором, Элинор скользнул к ней, сел на пол и обнял ее за колени. Женщина очнулась и тут же зарыдала.

— За что, Эл? За что?

Он успокаивал ее, прижимал к себе, но Сэндэл трясло.

— Их поймали? — спросил он, когда забрал у нее страх и обволок прохладным, сонливым спокойствием.

— Кажется, да… Максимилиан сказал, что их всех… Эл, я хочу, чтобы их наказали… — она свободно, с облегчением вздохнула, стараясь, однако, прятать от него свое искалеченное и полускрытое повязкой лицо.

— Их накажут. Я думаю, их накажут. Ты только не плачь, хорошо?

— Не смотри на меня. Иди. Разузнай о них все, пожалуйста. Я знаю, Максимилиан этого так не оставит, но он может не рассказать мне всего. А ты… дай слово, что расскажешь!

— Я не могу, Сэндэл…

— Узнать?!

— Давать слово.

— Если ты любишь меня, то дай его! Слышишь, Эл? Я должна это знать.

Но Зил, нахмурясь, упрямо покачал головой, перенес ее на кровать, укрыл и, несмотря на ее возмущение, стремительно вышел из палаты.

— Нет, майор, сработано хорошо, — Антарес прогулялся по своему кабинету. — И вы хорошо сработали, и они… Я в целом доволен.

Глухой голос майора, искаженный приват-связью, уточнил, как скоро отпустить задержанных. Посол даже не смотрел на говорящего, но призадумался, а потом выдал решение:

— Пусть посидят. Раскурочили все лицо моей жене, чуть не грохнули «синта», а об этом мы не договаривались. Что за вандализм, позвольте спросить? Лишние затраты, лишние нервы. Я вычту это из их «гонорара», можете им это передать. Хотя… впрочем, нет. Но пусть посидят.

Слушая ответ управленца, Антарес наблюдал в окно, как к дому бежит проклятый гаденыш-фаустянин. Губы посла скривились от усмешки. Майор прервал трансляцию, а хозяин дома тут же создал видимость волнения.

— Господин Антарес! — дворецкий осторожничал, и звук был очень тихим. — К вам просится охранник Зил Элинор.

— Да, скажи ему, чтобы зашел.

Элинор тут же возник на пороге.

— Да, вот такие дела, молодой человек… — печально проговорил Антарес, разводя руками. — Среди бела дня… Никакого почтения.

— Кто они?

— Я не уверен, что тебе нужно это знать.

— Кто они?

— Ого! А как насчет «подставить другую щеку»?

— Мне нужно знать, кто это сделал и по какой причине, — жестко высказался фаустянин.

— Ты мне сначала отдай то, за чем я тебя посылал, а потом и поговорим. И не смей общаться со мной в таком тоне, «синт»! Я как-нибудь сам решу, что буду говорить тебе, а что нет. И уж наверняка без тебя разберусь с этими дрянями.

Зил положил на стол запаянную коробку Алана Палладаса. Дипломат кинул на нее нетерпеливый взгляд, но не взял:

— Иди к себе. Приведи себя в порядок, отдохни с дороги. Явишься, когда позову. И…

Уже выходящий, Элинор с надеждой оглянулся.

— …и спасибо тебе за верную службу. Ты хорошо проявляешь себя. Ценю твое рвение.

Не услышав того, что хотел услышать, фаустянин понуро покинул кабинет.

Антарес снова ухмыльнулся и вскрыл коробку. Внутри маленького контейнера лежали три ампулы, наполненные веществом, по цвету похожим на древесную смолу.

Войдя в свой домик, Зил с размаху, ничком, бросился в кровать и, защитив голову обеими руками, спрятал лицо в подушку. Постепенно смятение прошло. Он снова смог ощущать Сэндэл. Сейчас ей хорошо, она спит и не чувствует боли. В какую-то секунду Элинор почувствовал ее сон, и его организм тут же отозвался тенью возбуждения: Сэндэл вспоминала его и, по всей видимости, в грезах своих желала близости. Но фаустянин прогнал незваные эмоции, сейчас его разум был занят другим. Молодой человек даже не испытывал ненависти к Антаресу, несмотря на его тон. Скорее, это была жалость. Посол, наверное, переживал за жену не меньше. Разве может быть иначе?

Ему показалось, или в двери правда кто-то постучал? Робко, словно уговаривая себя не передумать и не убежать…

Элинор открыл. На пороге стояла Мирабель. Он с некоторой досадой отступил назад, однако впустил ее в комнату.

«Синт» вошла.

— Мне ничего не нужно сейчас, Мирабель, — сказал фаустянин.

Она подыскивала слова, но, косясь на «муху»-«Видеоайз», не могла заговорить. А «муха» с явным антаресовским интересом впилась в них.

— Может быть, ты хочешь есть? — спросила горничная Сэндэл. — Или пить?

Зил с трудом унял нахлынувшую досаду и уговорил себя относиться к Мирабель терпимее. «Синт» шагнула обратно к двери, но было в ней нечто, повлекшее Элинора следом. Он не успел разобраться, ноги сами понесли его за горничной. Стационарный «Видеоайз» погас. Интерактивная «муха» устремилась к ним из другого конца парка. В их распоряжении была пара минут.

— Эл, хозяин затевает что-то страшное, — быстро зашептала Мирабель, прижимаясь губами к его уху. — Он собирается использовать тебя в своих делах. Я не знаю точно, что он хочет сделать, я не расслышала…

Он с удивлением посмотрел на биоробота. С ресниц ее светло-карих раскосых глаз скапывали на щеки настоящие слезы. Как у человека. И это не были примитивные эмоции искусственного организма. Это было…

С огромным трудом, перешагнув через что-то в себе, Элинор почти заставил свое сердце принять ее, чтобы понять. И то, что перед ним вдруг открылось, нельзя было объяснить. Она же «синт»! Господи Всевышний, да неужели такое возможно у «синтов»? Ведь не Ты создал ее, а люди! Они разве способны…

Но он — он сам яркое доказательство того, что способны…

— Эл, не верь им ни в чем… Я не хочу, чтобы ты потом страдал.