Сергей Гомонов - Тень Уробороса (Лицедеи)

Вскоре Ника увидела сорванную створку ворот, валявшуюся посреди дороги, и тела нескольких убитых или раненых. Но обещанная свобода, которая ждала их там, за стенами проклятой крепости, придала Зарецкой храбрости и сил.

— Марсия, флайер! Смотри! — вскричала она от радости, различив вдалеке знакомые очертания. — Это за нами!

Но Марсия тут же отрезвила ее порыв:

— Не сходи с ума, там повсюду открытое пространство. Нас сразу увидят и убьют!

От флайера их отделял ров с перекинутым через него деревянным мостом, небольшой вал, поляна, переходящая в возвышенность и, само собой, минуты три быстрого бега по этой местности. Их будет видно как на ладони!

А флайер, что поблескивал мокрой обшивкой на фоне горы, дразнил своей недосягаемостью…

— Что будем делать? — Ника была готова расплакаться, и внутренний голос уже не одергивал ее приказами прекратить быть мямлей и собраться.

— Для начала утряси Доминика, не надо, чтобы орал…

— Почему стоим?

Монах в светлой рясе возник за их спинами, как из-под земли. Высокий, румяный и толстенький, он казался добряком, только очень встревоженным.

Женщины растерялись.

— Бежать надо! — рявкнул он и поволок Нику с Марсией к мосту, а когда вслед за ними из-за ворот, свирепо ругаясь и скроив страшную мину, выскочил серый гвард Зарецкой, толстяк развернулся и двумя короткими ударами уложил его наземь, а для верности пнул ногой. Серый покатился в мокрую канаву.

Паника паникой, а Ника испытала злорадное удовлетворение. Ее жестокий мучитель был наказан.

— Спасибо вам! — выдавила она, с благодарностью глядя на провожатого. — Вы нас спас…

— Да уж не за что! — с ноткой язвительности отозвался монах, снова прибавляя ходу. — Вы бы еще поторчали там, чтобы всех служак Иерарха дождаться!

— Но я все равно не умею управлять флайером. Марс, а ты?..

— Там есть кому управлять! — отмахнулся монах-лекарь.

— В первый раз вижу столько монахов сразу! — вмешалась в их разговор Марсия.

Она пыхтела погромче толстяка-монаха и едва успевала переставлять отекшие ноги. Бежать по скользкой траве — испытание не из легких даже для привычных к этому местных аскетов.

— А я, представьте, впервые воочию вижу женщин! — усмехнулся светлорясовый на ходу.

Флайер был все ближе.

— Куда потом? — спросила Ника.

— Прикажем «синту»-пилоту доставить нас на космодром…

— А он подчинится?

— А куда он денется, скажите на милость!

Последнее слово толстяка прервал вскрик. Они с Никой оглянулись на Марсию. Та, схватившись за шею, повалилась наземь. Еще Зарецкая успела различить вспышку над городской стеной, а в следующую секунду лекарь упал ничком, прошитый лучом плазмы. Марсия, тихо мыча и хрипя, страшно корчилась в агонии.

— Не умирайте! Только не умирайте!

Сжав Доминика одной рукой, другой Ника пыталась помочь монаху встать. Марсия с обугленной сквозной раной в шее, затихла, но на нее уже никто не обращал внимания.

Их провожатый приподнялся на локтях и прошептал:

— Летите на Землю. Попробуйте разыскать Кристиана… Кристиана Элинора… Пусть он сообщит вашим правителям, что Агриппа и Эндомион мертвы и что мы сумели закрыть Врата. Так и передайте, он поймет!

— Нет! Я вас не оставлю, вставайте сейчас же! — завизжала Зарецкая.

Рядом с нею в землю ударил луч.

— Слушайте, я не смогу! Не смогу, не теряйте времени! Скорее на борт и летите же!

И толстяк ткнулся лицом в склизкую траву.

Вбегая во флайер, Ника ощутила хлесткую боль справа, под мышкой, и в груди. К счастью, Доминика она держала левой рукой и только благодаря этому не выронила его. Внутри разгорелся пожар, и полтуловища парализовало, будто его и не было никогда. Зарецкая ухватила поплывшее сознание и бросилась к кабине пилота:

— На космодром! Быстро! Я сотрудница ВПРУ!

Вряд ли на «синта» произвело впечатление ВПРУ, но не подчиниться воле человека он не имел права.

Ника перевела дух, привалилась к переборке и, опустив голову, поймала взгляд широко открытых голубых глаз сына. Словно что-то понимая, он молча и серьезно смотрел на нее снизу.

— Всё, всё! Мы летим домой, слышишь?

Доминик моргнул.

Земля, Нью-Йорк, сентябрь 1002 года

Ненавижу толпу… Конечно, мало кто может похвастать тем, что любит это неуправляемое скопище людей, но, думаю, у каждого будут свои аргументы. Лично для меня толпа — лишнее подтверждение аморфности, как моей, так и остальных. Очутившись в ней, где каждый шагает в ногу с другими к какой-то неведомой цели и одномоментно становится частью биомассы, я ловлю себя на том, что желаю тут же повернуть вспять, раскидать всех окружающих, нарушить тупое движение стада, сделать что-то не так, вопреки. Один писатель древности хорошо сказал: «Ад — это другие» [44] Жан-Поль Сартр «За закрытыми дверями» . Я добавил бы от себя только пару слов: «…это другие в толпе». Наверное, таким образом все еще сказываются отголоски моей душевной болезни. Когда-нибудь я научусь воспринимать толпу спокойно. Когда-нибудь.

Мы шли в ординаторскую, нас было двадцать с лишним человек, и, естественно, такое количество людей уже может считаться толпой. Поэтому я ощущал себя неуютно, хотя поводом для общего сбора было очень серьезное событие, от которого негоже отвлекаться на пустяки — на такие вот, к примеру, «ощущения». Но слова из песни не выкинешь, как говорит Фаина Паллада: избавиться от посторонних мыслей я не мог даже теперь.

Тьерри Шелл объявил общий сбор. К Лаборатории прилетело множество флайеров, груженных спецтехникой. Служащие военного отдела тоже были на ногах, офицеры укомплектовывали их в группы и направляли в фургоны. Теперь это была уже не просто тревога, привычная землянам в последние недели. Теперь сама атмосфера источала угрозу; мрачно сгустившись, она угнетала всех живых существ в округе. И тому была вполне материальная причина.

Четверть часа назад Тьерри Шелл вызвал всех на сеанс голографической связи. Я еще ни разу не видел его таким: Шелл являл собой пока еще живое доказательство того постулата, что спать человеку, хотя бы иногда, — нужно.

Все мы, его подчиненные, уселись кто куда. Я пристроился на подоконнике, рядом с Лизой Вертинской, которая слабо, через силу мне улыбнулась. И сразу же стало понятно, что она уже в курсе новостей, которыми Шелл еще только намеревался поделиться с нами.

— Так, парацельсы мои, ждет нас хлопотная и неприятная работенка, но кто, если не мы. Не знаю, чем все прикроется, чем сердце успокоится, но ведет нас дальняя дорога в казенный дом… — Тьерри двумя пальцами потер красные распухшие веки и проморгался. — В аэропорту Мемори чрезвычайная ситуация: двое с подозрениями на инфицирование Yersinia pestis [45] Yersinia pestis — энтеробактерия, возбудитель нескольких видов чумы были задержаны на контроле…