Грэм Макнилл - Молотодержец

— Ты будешь сильным, как прежде, но на это нужно время, — сказал Пендраг, угадывая его состояние.

У Зигмара закружилась голова, и он опустился на корточки, несколько раз глубоко вздохнул и занялся растяжкой мышц ног.

— Знаю, — согласился он. — Но меня все равно ужасно раздражает… что я… не такой… как хотелось бы.

— Не спеши, — посоветовал Пендраг. — Шесть недель назад ты был при смерти. Весьма самонадеянно считать, что ты так скоро станешь прежним.

— Что верно, то верно, — поддержал Вольфгарт. — Даже ты не настолько силен.

— Что ж, все-таки придется поднапрячься, — огрызнулся Зигмар и встал на ноги, игнорируя протянутую Пендрагом руку. — Хорош из меня будет король, если я не смогу трудиться в полную силу и стану дышать с присвистом, словно беззубый старик.

Он тут же пожалел о вырвавшихся словах, но сказанного не воротишь.

Вольфгарт подбоченился и покачал головой:

— Сохрани нас Ульрик, ты нынче в скверном настроении.

— Думаю, у меня есть на то причины, — буркнул Зигмар.

— А я не говорю, что нет. Только ума не приложу, почему ты должен срываться на нас. Герреон, будь он проклят, пропал, — сказал Вольфгарт. — И Равенны уже нет с нами.

— Я знаю. — Голос Зигмара ожесточился.

— Послушай меня, брат, — молвил Вольфгарт. — Равенна мертва, и я тоже скорблю о ней, но нельзя же стоять на месте. Чти память о ней, но иди вперед. Ты найдешь другую, которая станет нашей королевой.

— Не желаю другой королевы! — крикнул Зигмар. — Ею всегда была Равенна.

— Но теперь ее нет. Королю нужна королева. Если бы даже брат ее не убил, Равенна никогда бы не смогла стать твоей женой.

— О чем ты?

Вольфгарт не обратил внимания на предостерегающий взгляд Пендрага и продолжал развивать начатую тему:

— Она — сестра предателя. Народ бы этого не позволил.

— Вольфгарт! — одернул друга Пендраг, глядя, как побагровело лицо Зигмара.

— Подумай об этом — и увидишь, что я прав, — стоял на своем Вольфгарт. — Равенна была замечательной девушкой, но разве ее бы приняли королевой? Люди бы сказали, что твой род запятнала кровь предателей, и не пытайся заверить меня, что этот знак — добрый.

— Думай, что говоришь, Вольфгарт! — вскипел Зигмар, приближаясь к побратиму, но Вольфгарт и не думал отступать.

— Хочешь меня ударить, Зигмар? Давай бей, только ведь ты знаешь, что я прав.

Горе и гнев слились воедино и нашли выход в ударе, который пришелся Вольфгарту прямо в челюсть и свалил его с ног. Тут же Зигмаром овладело чувство жгучего стыда.

— Нет! — крикнул он и мысленно оказался в детстве, когда разбил Вольфгарту локоть, поддавшись порыву гнева.

Он поклялся, что никогда не забудет урока, полученного в тот день, но вот опять он с поднятыми кулаками стоит над упавшим товарищем.

Зигмар разжал кулаки, гнева и след простыл.

Он опустился на колени рядом с другом:

— О боги, Вольфгарт, мне так стыдно!

Вольфгарт угрюмо взглянул на него, ощупывая нижнюю челюсть и потирая наливавшийся синяк.

— Я не хотел бить. Я просто… — начал Зигмар и запнулся, потому что не нашел слов, способных описать одолевавшие его чувства.

Вольфгарт кивнул и обратился к Пендрагу:

— Похоже на то, что у нас тут еще непочатый край работы, Пендраг. Он пихается, словно баба.

— Хорошо еще, что наш брат пока не вошел в полную силу, а не то бы снес вовсе твою глупую башку, — заявил Пендраг, помогая им обоим подняться.

— Да, вероятно, — согласился Вольфгарт. — Но тогда бы я и не нарывался.

Зигмар вгляделся в лица побратимов и увидел в них страх за него и прощение гневной вспышки, горе было виною которой. Снисходительность друзей дополнительно посрамила Зигмара.

— Простите меня, друзья мои, — сказал он. — Никогда еще мне не было так тяжело. Не выразишь словами, как трудно пережить все это, но то, что вы всегда рядом, очень помогает мне. Я скверно обращался с вами, за что прошу прощения.

— Ты страдаешь, — признал Пендраг. — И нет нужды извиняться перед нами. Мы твои братья и будем с тобой и в радости, и в горе.

— Пендраг верно сказал, — согласился Вольфгарт. — Только настоящие друзья могут тебя выносить. Другие уже давно развернулись бы и ушли прочь от такого зануды.

Зигмар улыбнулся и сказал:

— Именно поэтому я и должен извиниться перед вами, друзья мои. Вы мои братья и самые близкие друзья, и с моей стороны низко так обращаться с вами. С тех пор как умерла Равенна, я замкнулся в себе, отгородился от всех. Никого к себе не подпускал и оборонялся от тех, кто пытался проникнуть в возведенную мной крепость. Но тот, кто заперся в твердыне и прячется за крепкими воротами, непременно начнет страдать, ибо без братьев прожить нельзя.

Зигмар говорил и чувствовал, как его наполняет сила, и улыбнулся в первый раз с тех пор, как вернулся из Серых земель.

— Вы простите меня? — спросил он.

— Все в порядке, — кивнул Пендраг.

— С возвращением, брат, — произнес Вольфгарт.

На следующее утро шел дождь. В королевской Большой палате медленно пробуждался Зигмар, в голове кружили обрывки сна. Суть уже ускользала, но он цеплялся за видение, словно за дар небес.

Он будто бы бродил возле реки там, где когда-то ему встретился вепрь Черный Клык. Ноги утопали в мягкой траве, легкий ветерок был полон летними ароматами. На берегу стоял отец, высокий и могучий, и щеголял отменной железной кольчугой. Над бровями отца сияла бронзовая корона короля — солнечные лучи вспыхивали на металле, и казалось, что на голове Бьёрна одета огненная лента.

От отца веяло уверенностью и силой. Он повернулся к сыну, снял с головы корону и протянул ему.

Дрожащими руками принял Зигмар корону. Как только его пальцы коснулись металла, отец исчез, а Зигмар ощутил на голове вес целого царства.

Послышался смех. Зигмар обернулся и радостно улыбнулся при виде кружащей по траве Равенны. На ней было платье изумрудного цвета, которое так ему нравилось, и плащ матери Зигмара, скрепленный золотой булавкой работы мастера Аларика. Ветерок играл с ее прекрасными волосами цвета ночи.

Зигмар не мог припомнить о чем, но они проговорили целую вечность, а потом любили друг друга совсем как тогда, когда он впервые привел Равенну на берег.

Как ни странно, Зигмар не испытывал страданий, а чувствовал лишь любовь и безмерную благодарность за то, что ему посчастливилось узнать такое. Для него Равенна останется навсегда юной. Не состарится, не озлобится, никогда не увянет.

Навеки будет молодой и любимой.

Зигмар открыл глаза и впервые за долгие недели почувствовал себя отдохнувшим, глаза у него сделались яркими и ясными, а руки и ноги — сильными и гибкими. Он глубоко вздохнул и занялся разминкой, думая о значении ночного видения. Обычно ему было больно видеть отца и Равенну во сне, но на этот раз все вышло по-другому.