Грэм Макнилл - Тысяча Сынов

С высоты десятого уровня, когда зрение прояснилось, Ариман заметил, как в самой гуще скользких щупалец мелькнул клочок оранжевого цвета и показалось что-то блестящее.

— Нет, — прошептал он, едва не потеряв концентрацию при внезапном узнавании. — Нет, прошу, не допусти этого.

И словно в ответ на его слова, щупальца завибрировали, и раздался хлопок, как будто сошлись вместе сотни сальных ладоней. Космические Волки тотчас встрепенулись, подняли оружие, но никакой цели, кроме черных щупалец, перед ними не было.

— Что происходит? — сердито спросил Скарссен.

Посох Судьбостроителя затрещал энергетическими разрядами, и рунный жрец посмотрел на него с ужасом, словно оружие превратилось в ядовитую змею.

— Рассредоточиться, — приказал Магнус. — И отойдите подальше от края.

Студенистая масса неестественных зарослей вздрогнула, и из полукруглой крыши появилось множество толстых стволов. Ближайшие к краю щупальца, словно водоросли в гниющем пруду, стали расходиться в стороны.

Черная завеса щупалец разорвалась, и Ариман полностью потерял контроль над своим разумом, увидев, как среди блестящих канатов колышется исковерканная фигура.

К обнаженной коже прилипли обрывки оранжевой ткани, а само тело повисло вниз головой, как марионетка, брошенная своим кукловодом. Тело поддерживалось на весу несколькими тонкими щупальцами: одно блестящей петлей обвилось вокруг шеи, другое обсидиановым венцом прижалось к черепу.

Эти щупальца отличались от остальных. На их скользкой поверхности появлялись разинутые рты и вытаращенные глаза, которые через мгновение лопались и исчезали.

Тело подплыло ближе, и голова приподнялась. Открытые глаза светились маслянистым черным блеском, а кожу пронизывали тонкие черные линии, словно щупальца наполнили тело своей токсичной жидкостью. Треснувшая зеркальная маска болталась на шее.

Рот человека был разинут, словно в отчаянном мучительном вопле, но из него не вылетало ни звука, кроме сдавленного хрипа наполненных жидкостью легких.

— Это?.. — прошептал Ариман.

— Да, — печально ответил Магнус, — это Ятири.

Махавасту Каллимак, родившийся на субконтиненте Индой, был дотошным собирателем информации и придирчивым коллекционером деталей. Он накопил множество материалов о раннем периоде Великого Крестового Похода и стал одним из первых летописцев, отобранных для Тысячи Сынов. К тому времени он уже обладал отличной репутацией, а потому незамедлительно стал личным летописцем Магнуса Красного.

Он оставался при Магнусе с тех пор, как под торжественное пение фанфар и приветственные крики людей, разбрасывающих мириады розовых лепестков, восстановившийся Легион покинул Просперо. Он записывал каждую мысль и каждый поступок примарха в огромный том, который со временем стали называть «Книгой Магнуса».

Многие летописцы испытывали трудности, собирая сведения о Великом Крестовом Походе у его непосредственных участников, и потому не без зависти поглядывали в сторону Махавасту.

Лемюэль встретил Махавасту Каллимака на борту «Фотепа» во время симпозиума по способам обработки информации, именно тогда завязалась их дружба, основанная на обоюдной любви к подробностям.

— Бог кроется в деталях, — обычно говорил Махавасту, когда они изучали какой-нибудь из манускриптов в великолепной библиотеке «Фотепа».

— Вернее будет сказать, что в деталях кроется дьявол, — отвечал ему на это Лемюэль.

— А это, мой дорогой Лемюэль, зависит от того, о каких деталях идет речь.

Каллимак был энергичным человеком и всегда выглядел лишь на половину своего возраста, составлявшего около ста тридцати стандартных лет. Но в данный момент в его облике отражался каждый прожитый год.

Махавасту открыл принесенную книгу, и Лемюэль заглянул через его плечо.

— Да это же альбом с набросками! — воскликнул он, заметив на первых страницах рисунки, сделанные угольным карандашом и чернилами. — Я и не знал, что ты еще и художник. Только для такого мастера точного слова, как ты, рисунки выглядят несколько неопределенными и расплывчатыми.

Каллимак покачал головой.

— Ты прав, Лемюэль, — сказал он. — Никакой я не художник. Сказать по правде, я уже и сам не знаю, кто я такой.

— Прости, Каллимак, но я что-то не понимаю.

— Я не помню, как рисовал эти наброски! — взволнованно воскликнул Махавасту. — Я вообще ничего не помню из этой книги — ни рисунков, ни слов. Я могу вспомнить каждую из написанных мною статей, но вот это остается для меня загадкой.

В глазах пожилого летописца блеснули слезы, а беспокойство в его ауре сменилось глубокой печалью.

— Я все это написал... и не помню ни слова.

— А ты не пробовал обратиться в медицинский корпус? — спросила Камилла. — У меня был дядя, который к старости стал не в ладах со своим разумом. Он ничего не мог запомнить, даже того, что было только что сказано. А потом дошел до того, что забыл и своих детей, и жену, и самого себя тоже. Печально было наблюдать, как постепенно умирает его мозг.

Махавасту покачал головой:

— Мне известно о возможной деградации физических и умственных способностей, госпожа Шивани, и поэтому я сегодня попросил сделать сканирование мозга. Импульсы проходят через нейроны и синапсы головного мозга и подкорковой области вполне нормально, и приборы не зафиксировали никаких признаков атрофии или поражения в височных и теменной долях. Единственная аномалия — это небольшое затемнение в поясной извилине, но оно никак не может объяснить то, что со мной происходит.

Лемюэль внимательнее присмотрелся к рисункам, стараясь найти разгадку в небрежных зарисовках и отрывочных записях.

— А ты уверен, что все это написано тобой? — спросил он, изучая странные символы, заполнявшие страницы.

Лемюэль не мог прочесть ни слова, но узнал язык и понял, что это не обычный блокнот летописца.

Это был гримуар.

— Уверен, — ответил Махавасту. — Это мой почерк.

— Откуда ты знаешь? — спросила Каллиста. — Ты же пользуешься устройством для записи с голоса.

— Да, моя милая, но прежде, чем применять подобный прибор, необходимо настроить его на манеру письма владельца. Не родился еще тот графолог, который смог бы отличить машинные записи от моих собственных.

— А что это? Я ничего не могу прочитать, — сказала Камилла.

— Я не знаю. Я никогда не видел этого наречия.

— Это енохианский, [51] Енохианский язык был якобы продиктован самими ангелами Джону Ди и Эдуарду Келли в ходе спиритических сеансов в 1583 — 1584 гг. — сказал Лемюэль. — Так называемый язык ангелов.

— Ангелов? — изумилась Камилла. — Откуда тебе это известно?

— В моей библиотеке на Терре имеется неполная копия «Liber Loagaeth», [52] «Liber Loagaeth» — книга Джона Ди, английского математика, географа, астронома и астролога, жившего в XVI в. — пояснил Лемюэль. Заметив растерянность друзей, он продолжил: — Предполагается, что это сборник молитв, посланный через древнего ученого Старой Земли. Книга написана как раз на этом языке, и мне удалось перевести лишь крошечные фрагменты. Вероятно, существовала вторая книга, «Claves Angelikae», [53] «Claves Angelikae» — вторая книга Джона Ди, «продиктованная» ему через год. В ней якобы содержались «ангельские ключи» к переводу первой книги. с таблицами соответствия, но мне так и не удалось ее отыскать.