Илайа Николс - Паруса смерти

— Гляди, капитан, у него на поясе ключи. Целая связка. Наверное, здешний домоправитель.

— Ну вот видишь! — сказал Грейп, обращаясь к Енси.— Нашелся человек, который покажет нам тайники, если они здесь имеются… Эй ты, кусок жира! Быстро открывай все двери и дверцы, о которых только знаешь. А вы, Нефф и Орефф, проследите, чтоб к каждому ключу отыскался свой замок. Да, кроме того, обыщите того здоровяка, которого сумела завалить наша Сана. У него тоже могут найтись ключи.

Братья с хохотом потащили трясущегося от ужаса толстяка назад в башню.

— А если хоть один ключ останется без замка,— крикнул им вслед Грейп,— то возьмите факел и подпалите этому жирному каплуну пятки!

Из дверей башни донесся тонкий испуганный вскрик пленника и новый взрыв хохота его конвоиров.

— Пятки…— пробормотала Соня.— П-пятки…

Где-то внутри нее нарастал смех: безрадостный, нездоровый, точно рвота, но все же несущий облегчение. А может, это и не смех был, а плач, без слез и всхлипываний… У Сони тряслись плечи, она сделала шаг назад, затем еще один и уперлась плечами в стену башни. Она испытывала слабость и тошноту. Волосы растрепались и свисали на глаза, мешая смотреть. Соня подняла руку, чтобы откинуть их, и, неожиданно для себя, больно ударила по лбу ожерельем, все еще зажатым в кулаке. Она совсем забыла о нем! Это была довольно толстая, но все же изящная цепь из звеньев в форме восьмерки, сплетенных в длинную плоскую ленту. Она свисала из Сониных пальцев, чуть заметно покачиваясь в воздухе. В середину каждого звена-восьмерки были вделаны самоцветы. Зеленые, с голубым отливом бериллы чередовались с нежно-розовыми шпинелями. Камни искрились и поблескивали под лучами невысокого утреннего солнца.

— Что, понравилось? — весело спросил Грейп.— Эти зеленые камушки здорово подходят к твоим глазам. Ну-ка, надень ее.

Соня опустила тяжелое ожерелье на шею, затем высвободила из-под него волосы. Девушка вдруг почувствовала, что напряжение покидает ее, сменяясь спокойствием и удовлетворением. Может, это было вызвано красотой подарка, но, скорее всего, другими, куда более серьезными причинами. Впервые после гибели семьи она почувствовала, что находится среди друзей. И впервые в душе утихла боль за погибших родных. Теперь они были отомщены. Впрочем, лишь отчасти. Сулар! Но его очередь тоже придет. Соня обязательно позаботится об этом…

— Сана, солнышко мое, я впервые вижу тебя улыбающейся,— сказал Грейп, причем неожиданно мягким тоном.

Соня взглянула на капитана. Тот откровенно любовался ею, однако, без всякого вожделения. Так мог бы отец любоваться своей взрослеющей дочерью. Енси, стоявший рядом с предводителем ваниров, тоже смотрел на девушку, но его глаза были печальны, а сам он чем-то походил на маленькую, несчастную обезьянку.

Тина, по прозвищу Счастливый, правит севером Нордхейма. Велики его богатства, а стада бессчетны. Благоволят боги Тинду. Прозван он людьми счастливым, но в глазах его нет счастья. Не дали боги сына владыке. Кто подхватит тяжелый меч, когда руки ослабеют? Старость — враг непобедимый, встреча с нею — уже скоро…

«Гром» и «Дракон» двигались вниз по Хороту, держась середины реки, где течение было наиболее быстрым. Низкие, заросшие тростником берега уходили назад, желтый песок излучин сменялся участками красновато-бурой глины. Время от времени на глаза попадалась рыбацкая деревенька: несколько десятков домишек с обмазанными глиной стенами и крышами, крытыми тростником. Гребцы на пиратских кораблях отдыхали: за них работало течение. Ваниры, собравшись возле Орма, слушали древние баллады. Старик пел, аккомпанируя себе на инструменте, который Соня, никогда не бывавшая в Ванахейме, видела впервые. Инструмент этот назывался кантл и представлял собой нечто вроде горизонтальной арфы. Играли на нем сидя, положив на колени плоский деревянный корпус, на котором было натянуто множество струн, изготовленных из воловьих жил. Перебирая струны пальцами, Орм извлекал мягкие переливчатые звуки. Глубоким, чарующим голосом старик то ли пел, то ли рассказывал древнюю легенду о Ронде, дочери счастливого Тинда, не имевшего сыновей. Во время одного из набегов Тинда на Асгард его захватили в плен. Асгардцы бросили его в глубокую яму, закрытую прочной железной решеткой. Там Тинд и провел бы остаток своих дней, моля небеса о ниспослании скорой смерти, если бы не дочь его, Ронда. Не достигшая еще совершеннолетия девушка проявила решительность и присутствие духа. Облачившись в доспехи, она созвала военный совет и объявила, что намерена повести войска на Асгард и освободить отца или хотя бы отомстить за него. Это было нечто доселе невиданное: девушка-военачальник! Слова Ронды встретили смехом, а один из испытанных воинов сказал, что никогда не подчинится вождю, носящему косы. Тогда Ронда извлекла из ножен меч и обрезала им волосы…

Ваниры, ведомые Рондой, перевалили через пограничные горы и принялись опустошать земли Асгард а. Они сжигали дома, вырубали сады и вытаптывали поля. Позади войска оставалась почерневшая пустыня. Жители Асгарда в страхе поспешили освободить Тинда и заплатили ванирам богатый выкуп, чтобы те перестали разорять страну и вернулись обратно в свои земли… Так Тинд, благодаря дочери, вновь занял свой трон. А когда Ронда переоделась в женскую одежду, то все увидели на ее глазах слезы: она плакала по пышным косам, которые обрезала ради спасения отца.

— Орм, а не сыграть ли тебе что-нибудь повеселее? — сказал один из воинов.— Скажем, песенку о глупом щенке и старом лисе? А мы бы спели…

— Нет,— покачал седою головой Орм.— Не годится на одном и том же инструменте исполнять древние легенды и веселые песенки. Кроме того, песню о щенке и лисе поют хором и громко.

Прибрежные обитатели услышат нас, несмотря на то что корабль идет по середине реки.

— Если и услышат, то ничего страшного в этом не будет,— вмешался в разговор Грейп.— Сообщить в Мессантию они все равно не успеют: мы доберемся туда раньше, чем любой гонец. А «лиса и щенка» можно прекрасно спеть и без всякого сопровождения.

Вскоре ваниры во всю мощь своих глоток ревели веселую, разухабистую песню о том, как старый хитрый лис зазвал молодого, глупого щенка на охоту, завел его в глухую лесную чащобу и бросил там, а сам возвратился и обокрал курятник, который этот щенок должен был охранять. «Вот как поохотился старый лис! — разносилось над широкой гладью Хорота, наводя ужас на жителей окрестных деревень.— Славно поохотился умный лис!»

Вечером, незадолго до захода солнца, на голубятню на маяке прилетел почтовый голубь. Маяк этот высился возле входа в Мессантийский порт и использовался как для указания курса кораблям, входившим в порт или наоборот, покидавшим его, так и для многих других целей. Например — поддерживать связь с внутренними областями Аргоса. Смотритель маяка осторожно взял птицу-почтальона в руки и снял с нее маленькую легкую коробочку, закрепленную на спинке меж крыльев. В коробочке лежало донесение. Прочитав его, смотритель поспешно поднялся на верхнюю площадку маяка, развернул стоящее там огромное зеркало и принялся посылать световые сигналы кораблям небольшой флотилии, расположившейся в устье Хорота. «Они идут. Они возвращаются»,— означали эти сигналы. Показывая, что сообщение замечено и понято, на мачте флагманской галеры поднялся штандарт. Затем послышался протяжный, певучий голос трубы, повинуясь которому корабли снялись с якорей и, выстраиваясь цепью, двинулись к берегу. Вскоре они вошли в реку, по-прежнему держась цепью и перекрывая фарватер от берега до берега. Флотилия состояла из пяти кораблей. Это были боевые галеры: две большие, имеющие по девяносто весел (причем с каждым веслом управлялись три гребца), и три малые, имеющие по сорок весел и сорок гребцов. Правитель Зингары и всего Аргоса уже был поставлен в известность о том, что бараханские пираты, проявив неслыханную доселе наглость, вошли на двух кораблях в Хорот. Тогда же были приняты все меры, чтобы им уже не удалось выйти обратно на морские просторы. Пять боевых галер получили приказ встать на якорь возле Мессантии, дожидаясь, когда пиратские корабли станут возвращаться. И вот наконец этот момент настал. В донесении сообщалось, что пиратские корабли должны будут пройти мимо Мессантии этой ночью.