Питер Нэйл - Зов арены

В коридоре послышались шаги — возвратился Чост. Лейра приподнялась на локте:

— Что?..

Чост ухмыльнулся, закрыл за собой дверь и достал из-за пояса кинжал.

— Что это такое?

— Нож. Железный нож.

— Где ты его достал?

— У дурака-старьевщика, и задешево. Но я-то знаю ему цену.

— Чост… Зачем тебе нож из железа? К чему все это? Что ты задумал?

Он подошел к кровати и сел:

— Он может очень нам пригодиться, Лейра. Поверь мне.

Лейра с интересом взглянула на оружие. Нож был грубый, потемневший, кое-где с пятнами ржавчины, но все же крепкий и более-менее острый.

— Мне еще повезло,— признался Чост,— что я так быстро и так легко раздобыл железное оружие. Может быть, это и глупо, но я подумал: вдруг он понадобится…

Лейра попыталась улыбнуться, но из ее глаз непроизвольно потекли слезы, и она в испуге прижалась к Чосту. Он положил нож на кровать, обнял девушку и поцеловал ее, уже не так осторожно, как первый раз…

Во время отдыха, который и сном-то назвать было нельзя, у Куршахаса иногда возникали видения, рассказывающие о прошлом, а иногда и о будущем. Как раз перед тем, как на Аренджун опустилась тьма, ему снова привиделись его собственная смерть и возрождение. Это произошло давным-давно, в другом мире.

Ему вспомнилось поле битвы — звуки труб, ржание лошадей, вопли, лязг оружия, предсмертные хрипы и кровь, окружавшие его со всех сторон.

Он считал, что умер. Он помнил, как умирал. Но затем очнулся, ощущая клыки суккуба у себя на горле и острые когти, впившиеся в его плоть.

Это ощущение показалось ему чудесным, таким необыкновенным, запредельным, искрящимся подобно драгоценному камню, что Куршахас, пробудившись от смерти на этом поле боя, задрожал и обнял это немыслимое существо, обнаженное, белое, холодное, черноволосое и зеленоглазое, которое целовало его ярко-красными губами, доставляя нечеловеческое наслаждение…

Но скоро она вырвалась из его объятий и, шипя, огрызаясь и взрыхляя когтями землю, понеслась дальше по залитому лунным светом полю битвы, чтобы продолжить свой кровавый пир.

Куршахас поднялся, взглянул по сторонам и понял, что отныне стал совсем другим. Его переполняли доселе неведомые чувства.

Всю ночь он бродил, прислушиваясь к своим странным ощущениям. Незадолго до рассвета он решил, что ему хочется есть, и поел жареного мяса, которое нашел в ранце одного из мертвецов. Его тут же вырвало. Затем, увидев возле убитого воина бурдюк с вином, Куршахас нагнулся, чтобы запить мерзкий привкус еды, но, еще не понимая, что делает, схватил человека за голову, запрокинул ее и с наслаждением впился в горло. Первый же глоток соленой, густой крови вызвал у него великую жажду, и он пил и пил, пока не понял, что больше не сможет проглотить ни капли.

А при первых проблесках зари его пронзила такая боль, какой он не испытал, даже когда меч распорол его живот на поле сражения. Куршахасу показалось, что он сейчас умрет, и это испугало его гораздо больше, чем пугала смерть тогда, в другой жизни. Он помчался вперед, не соображая, куда бежит, думая лишь об одном: укрыться, спрятаться от безжалостных лучей солнца, спасти эту новую, такую восхитительную жизнь. Он нашел впадину в скалах и завился в нее вместе с другими ночными существами.

Когда взошло солнце, он впал в таинственный полусон…

Он пробудился с наступлением ночи.

Он знал, что мертв. Он понял, что, хотя не попал в Мир Усопших, все равно остался мертвецом, когда заметил, что не различает больше цветов. И кровь, которая давала ему жизнь, уже не казалась больше алым потоком, она стала черной, как залитые лунным светом пруды в полуночных болотах…

Он пробудился, и это воспоминание, яркое, незабываемое видение, полусон-полуявь, исчезло, отодвинулось, уступив место всепоглощающей жажде крови.

Разбрызгивая грязную воду городской канализации, Куршахас дошел до решетки, дотянулся до нее, сдвинул в сторону и выбрался наружу. Постояв еще пару мгновений на безлюдной улице, упырь взглянул на бледную луну, закрыл глаза и сосредоточился, чтобы определить, куда идти. Дом Рыжей Сони располагался неподалеку, на этой же улице.

Куршахас открыл глаза и совершенно бесшумно двинулся к цели.

— Пора? — шепотом спросила Алинор.

— Да.

Соня отперла замок и, распахнув дверь, вошла в опустевшую комнату, Алинор — за ней. Дверь сама закрылась за ними.

Тишина. Темнота. Куршахас так и не появился. Совсем недавно охранники унесли отсюда тело Хавлата, вероятно, чтобы подготовить к похоронам. Соня окинула взглядом комнату и увидела еще две двери кроме той, что вела в подвалы.

Первая выходила в коридор, по которому они сюда пришли, а вторая, в противоположном конце — неизвестно куда. Может, через нее удастся бежать?

— Пойдем, Алинор. И будь начеку. Вдруг нам понадобится твое колдовство…

Дверь оказалась заперта. Соня довольно быстро подобрала ключ, однако можно было и не стараться: девушки попали в гардеробную.

Держась поближе к стене, воительница отправилась дальше. Алинор не отставала ни на шаг.

Вдруг Соня резко остановилась.

— Что случилось? — шепотом спросила колдунья.

— Слушай!..

Расположенная напротив дверь открылась, и по стенам комнаты заплясал свет множества факелов. Слуги в сопровождении охранников пришли навести порядок в опочивальне усопшего господина.

— Во имя Эрлика! — Соня прижалась к стене.— Они нас заметят! Давай назад! Тем же путем, каким пришли!

Стараясь даже не дышать, девушки успешно добрались до спасительной двери, и Алинор осторожно открыла ее.

Петли протяжно заскрипели, однако колдунья успела быстро юркнуть в образовавшуюся щель. Зашипев от отчаяния, Соня шагнула за Алинор.

— Эй, вы там! Стойте!

Воительница, услышав звон металла, захлопнула дверь и закрыла ее на задвижку.

— Они нас заметили!

— Тогда надо спрятаться в подвале. Скорей, Соня!

— Проклятье Эрлика! — воскликнула Соня, сообразив, что означал звон, который она слышала.— Я потеряла ключи. Мы в ловушке!

Дом погрузился во тьму. Сумерки незаметно перешли в ночь.

Лейра крепко спала, улыбаясь своим ласковым снам, а Чост сидел в кресле, напряженно вглядываясь в темноту за окном, и думал, не пора ли отправляться к городским стражникам и поднимать тревогу…

Ему вовсе не хотелось этого делать: он привык во всем полагаться на себя. К тому же у него были свои счеты с Куршахасом, да и железный нож он добывал для того, чтобы, убив упыря, отомстить за Стифу.

Стифа был его ближайшим другом с тех самых пор, когда они, тогда семилетние уличные мальчишки, подрались из-за найденного на торговой площади большого яблока. А потом так и расставались ни на один день. Постепенно вокруг них сколотилась целая компания, и каждый из мальчишек был готов пойти за другого и в огонь, и в воду…