Андрей Бондаренко - Снега, снега

– Кажется, я падаю в обморок, – шепнули заледеневшие губы.

Раздались частые-частые щелчки, в темноте засверкали крохотные ярко-жёлтые искорки – это священник решил воспользоваться самой обыкновенной зажигалкой. Вскоре помещение было освещено приятным нежно-голубоватым светом трёх масляных фонарей.

«Очень странная комната! – оглядевшись, решила Рива. – Кнуты, чёрные стулья и кресла, кандалы, дубинки, щипцы, дыба. Может, здесь – во времена Великой Инквизиции – пытали подлых вероотступников? Очень похоже на то… А отец Сандино присел на корточки рядом с зевом камина, сложенного из дикого камня. Это, как раз, кстати. Очень, уж, здесь холодно. Зуб на зуб не попадает… Или же зубы стучат от страха?»

Вскоре в камине запылал яркий огонь, и помещение начало постепенно наполняться живительным теплом.

– Подойди сюда, лапочка, – сытым котом промурлыкал священник. – Иди, не бойся.

«Сперва я была «рабой Божьей». Потом – «девонькой». Затем – «грязной девкой». Теперь, значит, «лапочка». Странно, – задумалась Рива. – Видимо, у отца Сандино очень часто меняется настроение… Мне уже пора раздеваться? Или надо ждать отдельной команды? Ага, он только что проглотил какую-то белую пилюлю. Интересно, зачем?»

Чёрные, абсолютно-чёрные глаза, состоящие из одних только зрачков, прожигали, как казалось, её насквозь.

– Готова ли ты, ласточка небесная, помочь мне? – ласково поинтересовался приторно-медовый голос. – Кошечка моя пушистая…

– Что я должна сделать?

Отец Сандино, доходчиво жестикулируя руками, долго и подробно рассказывал – «что».

Он рассказывал, а Рива чувствовала, что её сейчас стошнит. Нет, не так… Она чувствовала, что сейчас начнёт блевать – долго и нудно. Может, даже не сможет никогда остановиться и умрёт.

– Хватит! – велела Рива. – Я ничего этого делать не буду. Никогда и ни за что… Отпустите меня, пожалуйста. Оставьте деньги себе…

– Не будешь? – глумливо захихикал священник. – Будешь, ласточка светлая, будешь. Ещё как – будешь! Сучка еврейская…

Он – одним движением – сбросил бесформенный чёрный плащ.

«Мамочка моя! – обомлела Рива, торопливо пряча правую руку за спину. – За что мне такое?»

В правом рукаве её пуловера был спрятан стилет с укороченным лезвием. Все приличные и предусмотрительные женщины еврейского гетто имели при себе холодное оружие. Иначе было нельзя…

– Смотрю, что ты уже на всё согласная? – видя, что девушка не убегает и не бьётся в истерике, обрадовался отец Сандино. – Я уже иду к тебе, красавица развратная…

Лезвие стилета воткнулось – по самую рукоятку – в правый глаз монстра.

– А-а-а! – отшатнувшись назад, взвыл священник. – Тварь…

Она била и била, била и била, понимая, что уже всё вокруг залито кровью…

«Нельзя останавливаться! – билась в пустой голове одинокая мысль. – Нельзя! Бабушка говорила, что все оборотни, монстры и вурдалаки – очень живучие. Нельзя – останавливаться. Нельзя…»

Почувствовав, что её покидают последние силы, Рива, выронив окровавленный стилет на каменный пол, отошла в сторону и присела на корточки.

Только минут через десять, полностью отдышавшись и взяв себя в руки, она поднялась на ноги и осмотрелась.

– Может, не всё так и плохо? – предположила Рива. – Мохнатый ублюдок мёртв. Ничего отвратного он со мной не совершил. Деньги в кошелке. Я никому не говорила, что отправляюсь на свиданье со священником. Беру деньги, запираю обе двери, возвращаюсь домой, а завтра покупаю у лекаря нужное лекарство… Чем, собственно, плохо? Одежда испачкана в крови? Ничего страшного. Сейчас ночь, темно. Задворками доберусь до дома, там помоюсь и переоденусь. А кровавые тряпки сожгу в печи. Всё будет хорошо. Судьба, она любит смелых…

Но этому гениальному плану было не суждено осуществиться. Кошелёк нашёлся почти сразу, а вот тяжёлая связка ключей исчезла бесследно.

– Как такое может быть? – брезгливо переворачивая окровавленное и обезображенное тело отца Сандино, бормотала Рива. – Ерунда какая-то. Мистика сплошная…

Она, потратив полтора часа, старательно обшарила всё подземное помещение. Но поиски ни к чему так и не привели.

– Что же теперь делать? – растерялась Рива. – Дверь очень уж солидная. Мне её ни за что не сломать. Даже за сто лет…

В дальнем торце комнаты отыскалась ещё одна дверка – старенькая и хлипкая.

«А вдруг через неё тоже можно выбраться на земную поверхность?» – подумала Рива.

Используя найденные солидные клещи в качестве рычага, она отжала «язычок» старенького замка. Тоненько и противно заскрипели ржавые дверные петли.

Рива, прихватив пухлый кошелёк с деньгами и верный стилет, взяла в ладонь правой руки дужку масляного фонаря, смело шагнула в узенький низкий коридор и…

Она летела по бесконечному чёрному туннелю, в конце которого угадывалось крохотное светлое пятнышко. Перед глазами – навязчивой чередой – мелькали красно-жёлтые круги, фиолетово-сиреневые спирали и лимонно-зелёные молнии…

Оказавшись в Мире «церковников», Рива – на удивление быстро – осознала произошедшее. Мол, случайно «перенеслась» из одного Мира в другой? Бывает… Ей даже нравилось в новом Мире – никто не пытался принуждать к сексуальным отношениям, кормили хорошо, работать не заставляли, давали читать разные интересные книги. Бабушка? Жалко, конечно, старушку. Но, уже ничего было не изменить – Ангелы заверили, что обратной дороги не существует…

А ещё выяснилось, что она – «особенная».

– Совершенно ничего не понимаю, – закрепив на светловолосой голове девушки (здесь это слово считалось приличным), чёрные присоски, которые были соединены длинными проводами со странным серым ящиком, признался пожилой Ангел. – Первый раз сталкиваюсь с таким нестандартным случаем. Моя аппаратура не может «читать» мысли этой новенькой девицы… Фантастика! А, вот, «языковая капсула» прижилась. Вдвойне странно.

«Видимо, это я в бабушку пошла, – мысленно усмехнулась Рива. – То бишь, и во мне есть что-то от ведьмы…»

После этого она и решила – придумать себе новую личину. Почему и зачем? Стыдно было рассказать Ангелам правду. Мол, являюсь нищенкой-еврейкой из зачуханного гетто. Да, ещё и убийцей…

Так, вот, и «появилась на свет» потомственная аристократка – бургундская графиня Ванда с итальянскими и польскими корнями.

«Не было никакой еврейки Ривы, – как молитву постоянно повторяла про себя Ванда. – И гетто не было, и старенькой швейной машинки, и тех пятерых немцев, и жирного неуклюжего старосты, и худющего инспектора «по нравственности», от которого так противно воняло чесноком… Ничего этого не было. Ничего – не было! Ничего! Я – Ванда! Я – Ванда! Я – Ванда! Пусть будет так! Иначе… Иначе этот белобрысый симпатяга никогда не посмотрит в мою сторону…»