Оксана Демченко - Бремя удачи

Шарль замолчал и прикрыл веки. Алекс тоже молчал, аккуратно отслеживая обтекаемость и заодно удаляя лед с крыльев. Поль полностью отрешился от полета и думал, перебирая доводы и свои возражения.

– Но я с этой половинкой и не познакомлюсь, если я не хорош хотя бы внешне. Голос, рост, улыбка, манеры – разве встречают не по внешнему?

– Я тебя познакомлю с Рони фон Гессом. Тем юношей, рядом с которым взорвалась «пятнашка», противомагический заряд. У него скула вмята, лоб чуть попорчен, нос сломан, плечи неровные, вместо ноги протез. У него руки в ссадинах, красные и потрескавшиеся, а платком он то нос вытирает, то пробку радиатора откручивает… Но ты бы видел его девушек! Бедняжки уже не знают, как обратить на себя внимание. Рони отвратительно нерешителен. То есть он выбирает и выбирает, но не желает принимать окончательного решения, столь важного для порядочных женщин.

– Не понимаю.

– Он настоящий. Умный. Знаешь, женщины уважают умных, а он вдобавок сильный и уверенный, уникальный, с манерами, не похожими ни на чьи другие. Им нравится даже то, что пахнет от него смазкой и бензином.

Поль вздохнул и снова замолчал. Потом собрался вздремнуть, попросил разбудить через три часа и шепнул формулу магического сна. Шарль горько усмехнулся. Он помнил и это. Мало кто из джиннов засыпает легко и не боится снов… а тем более мыслей, отпущенных на свободу в тишине уединения. Безрадостных. Душа кричит об одиночестве, и надо срочно заткнуть уши пси-формулой покоя и тихого сна. Нет никаких проблем. Джинны совершенны, они сами в это верят. Не без усилий и не сразу…

– Алекс, ты тоже отдохни, все же «Рельсовая» оказалась слишком хороша, – предложил Шарль.

– Никогда не пил так много, – виновато признался ученик. – Если мама узнает… Ты уж ей не говори.

– Как я могу ей сообщить? – удивился Шарль, отметив, что и этот перешел на «ты», посидев за столом и приняв водки. Прием спиртного – универсальный способ ликрейцев затевать дружбу и вражду.

– Прилетим в столицу, в гости тебя поведу, – сразу ответил Александр.

Он зевнул и засопел чуть громче. Шарль улыбнулся. Что он помнит из своего детства в нелепой и все менее родной Франконии? То, что в гости звали не сразу, не всех и не без повода. Это был ритуал, который не предполагал никакой излишней открытости. Зато здесь тащат в дом кого угодно. Правда, потом и на порог могут не пустить, помня обиды. Все иначе. Сам он уже привык к здешнему обычаю и собрался вести Поля в гости к Рони, не спросив мнение последнего.

– Шарль, но ведь я однажды пробовал, – шепотом сказал Поль, вовсе и не думавший спать. – Я вышел на улицу без маски. Увы, тотчас потерял сознание, было отвратительно и даже больно, как будто взглядами с меня сдирали кожу. Они видели мой нос, прослеживали его и создавали мнение. Они замечали шрам возле губы. И, еще хуже, просто не замечали меня и шли мимо. Я был серый, бесцветный, никому не нужный. Почему у тебя все получилось по-иному?

– Мне повезло, я обрел помощь и поддержку. Ты рискни еще раз, я отведу тебя к тем же людям, и они попробуют помочь и тебе.

– В чем помочь?

– В понимании места и роли собственного мнения о себе, мнений окружающих… В обнаружении баланса по шкале, где с одной стороны предел – самодовольство, с другой – самоуничижение. Мы, джинны, склонны бросаться в крайности. Мы не решаемся принять то, что наши силы не безграничны, а наша жизнь конечна. Это делает нас уязвимыми, смешными и несчастными. Весь венец власти ордена не носит масок, подумай об этом. Нельзя удержаться у власти, опираясь на самообман. – Шарль погрел руки и глянул вперед. – О, чистое небо. Мы покинули позднюю осень. Бензина много?

– Я заправился на подлете, знаю место, – гордо кивнул Пьер. – Хватит до столицы.

– Тогда спи, малыш, – шепнул Шарль пилоту в самое ухо. – Пусть тебе снятся добрые детские сны. Тогда ты еще не боялся быть просто человеком. И, пробудившись, сохранишь часть веры в себя. О да…

Ранним утром Поль проснулся, угрожающе-просительным тоном велел не глядеть на себя. Снял магический контроль горизонта, положив руки на штурвал и качнув машину с крыла на крыло. Самолетик слушался безупречно. Поль принял полную настройку от трассера и повел машину на снижение. Недоуменно хмыкнул: на поле горели размечающие полосу огни, магические, довольно яркие. Они рисовали даже посадочный створ, точно учитывая ветер.

– Ничего иного я не ждал, – рассмеялся Шарль. – Корней безнадежно прямолинеен. Он полагает Потапыча местным божеством и все выболтал на ключе. Нас ждут.

– Испепелят, – снова посетовал Поль. – Может, мне все же хоть прическу сохранить?

– Мсье, в Ликре я видел немало людей, бросающих пить постепенно, – с долей ехидства отметил Шарль. – Знаешь, один мне рассказывал, что сокращает число зеленых чертенят на одного в неделю…

– Что сокращает?

– Поль, или ты пьешь, или ты трезв и имеешь характер. Лучше не затевай снятие маски, если намерен себе потакать. Но учти: мне будет стыдно. Кураж – франконское слово. Ты что, желаешь и этого достояния нас лишить? Мэтр Серж и без того назвал нацию вырождающейся.

– Я просто уточнил.

– О да, у ликрейцев это называется «по последней рюмочке».

– Вы сомневаетесь во мне? Вы…

– Злись, злись, если тебе так проще. Может, сам прекратишь в себе сомневаться.

– Вы чудовище, мсье.

– О да, я неподражаем, – самодовольно кивнул Шарль. – Как настоящий джинн.

Поль тяжело вздохнул. Александр слушал перебранку молча, не забывая бережно выверять потоки воздуха. Посадка получилась мягкой, торможение коротким, самолет – Шарль мысленно предпочитал использовать ликрейский вариант названия машины – замер точно перед группой встречающих. Их было не так мало: два полицейских чина, пара магов-трассеров и даже человек с флажками, показавший, как повернуть самолет и когда глушить двигатель. Шарль прищурился: со стороны усадьбы, из парка, кое-как отгороженного от поля кривоватым старым забором, уже мчался автомобиль, прыгая на кочках и не тормозя.

Полиция благоразумно расступилась, сберегая свое здоровье и предоставляя машине возможность таранить самолет, если такова ее цель.

– Шарль! Они… Папа…

Элен Соболева согнулась, всхлипывая и сердито стирая слезы. Пришлось прыгать на поле и бежать успокаивать. Она дрожала, ей было худо, и ей совершенно некому было высказать свои беды, из обрывков фраз ничуть не понятные.

– Говори толком. Как я могу помочь, если пока что ничего не понимаю?

– Шарль, привет, – махнул рукой Рони, выбираясь из-за руля. – У нас правда беда. Потапыча хотели взорвать. Ляля, ты ее не знаешь, его вроде бы успела оттолкнуть, бомбу под колесо сунула и сама еще сверху… В общем, хороним завтра. И Саньку Бокова, ты его не знал. А организовал все ваш, джинн. У нас настоящее сумасшествие, арьянец-студент выжил, воет и не в себе, то кричит о превосходстве нации и железной руке, то в петлю лезет и рыдает, что он был поклонником Ляли и сгубил лучший голос нашего времени. И так постоянно. Соболев под утро второй раз пытался покончить с собой, то ли внушение не отпускает, то ли совесть и впрямь заела. Цыгане режут бомбистов. Путейцы учинили патрулирование города, потому что какая-то пьянь пыталась громить винные лавки. Пущен слух о смерти Потапыча, и раз так – все можно. Гуляй, последний день и миру конец…