Джон Норман - Пленница Гора

– Я – ваша, хозяин, – пробормотала я. – Я полностью принадлежу вам. Полностью и безоговорочно. Я – ваша рабыня. Ваша беспомощная, во всем подвластная рабыня!

– Как только я тебя увидел, сразу понял, что ты никогда не сможешь стать обычной рабыней, – возразил мне Раск.

Я плотнее прижалась к его плечу и обвила рукою широкую грудь.

Он казался чем-то озадаченным, даже обеспокоенным. Он приподнялся на локте и нежным движением убрал волосы с моего лица.

– Неужели это возможно, – с удивлением произнес он, – чтобы я, Раск из Трева, мог привязаться к простой рабыне?

– Я люблю вас, хозяин! – воскликнула я, потянувшись к нему. – Люблю больше всего на свете!

Он не дал мне прикоснуться губами к своим губам; он отстранился и, улыбаясь, посмотрел на меня сверху вниз.

– Не будет ли тебе любопытно узнать, почему я никогда не позволял тебе прислуживать мужчинам, как это делали остальные девушки? – спросил Раск.

– Очень любопытно, – с ответной улыбкой призналась я.

– Я берег тебя для себя, – признался он. Я рассмеялась.

– Я старался держаться вдали от тебя как можно дольше. Но когда увидел, как ты танцуешь, я не сдержался.

Слезы снова потекли у меня по щекам. Я прижалась к нему губами.

Внезапно его руки легли мне на плечи и отстранили меня.

– Твой танец выражал такую дерзость, такую гордость и презрительное высокомерие, что я не мог оставить это без ответа.

Я подняла на него смеющиеся глаза.

– Во мне больше не осталось ни дерзости, ни высокомерия, хозяин, – прошептала я. – Во мне не осталось даже гордости, не говоря уже о презрении. – Я снова потянулась к нему губами.

– Что же наполняет тебя теперь? – поинтересовался он.

– Теперь, – ответила я, – меня наполняет только глубокая покорность моему повелителю. Покорность и осознание моей глубокой, всецелой принадлежности ему, моему хозяину.

Он посмотрел на меня и усмехнулся.

Я тоже рассмеялась.

– А я слышал, что в нашем лагере есть дерзкая рабыня, гордая и непокорная.

– Ее больше нет, хозяин.

– Разве ей удалось убежать?

– Нет, хозяин, убежать ей не удалось.

– Ее, кажется, звали Эли-нор. Это имя тебе знакомо?

– Знакомо, хозяин. Ей не удалось убежать. От Раска еще не убежала ни одна невольница.

На его лице заиграла самодовольная усмешка.

– Это верно.

Раск был доволен собой, этот дикарь, это чудовище. Но что говорить: он был прав!

– Что же с ней произошло? – поинтересовался он.

– Она стала покорной рабыней.

– Чьей рабыней?

– Раска из Трева.

– Так говоришь, ей все-таки не удалось от него убежать?

– Не удалось, хозяин!

– И что – она любит его?

– Любит, хозяин! – Я потянулась к нему губами. – Любит отчаянно, до самозабвения!

– Занятные вещи ты рассказываешь, рабыня. Интересно только, откуда тебе самой это известно.

Голова у меня покоилась у него на локте. Я держала в руках его ладонь и прижималась к ней щекой.

– Вы позволите мне говорить, хозяин? – продолжала я игру.

– Говори, – царственным кивком соблаговолил он дать свое высочайшее позволение.

– Я должна говорить правду?

– Только правду. Иначе тебя накажут плетьми и заточат в железный ящик. – В его голосе неожиданно зазвучал металл.

Я была поражена. Внезапно я поняла, что, несмотря на всю игривость прежних фраз, если я сейчас солгу, он, вполне возможно, действительно накажет меня плетьми и, чего доброго, снова бросит в ненавистный мне железный ящик. Он был настоящим горианином – хозяином, повелителем. Я всецело зависела от его милости.

Но если я до такой степени ощущала себя подвластной ему, то, вероятно, я сама вручила ему право распоряжаться моей свободой, моей жизнью. Я была его собственностью, и у меня не было ни малейшего желания понести наказание от его рук. Единственное, чего мне хотелось, это доставить ему удовольствие.

Кроме того, я сознавала себя его рабыней, а рабыня обязана говорить правду своему хозяину и не скрывать от него своих чувств.

Я смело посмотрела ему в глаза.

– Вам самому хорошо известно, кого любит рабыня Эли-нор, – ответила я.

– Тогда тем более скажи мне об этом, – настаивал он.

– Она любит своего хозяина, Раска из Трева!

– Меня то есть?

– Вас, хозяин! Конечно, вас!

– А кто же она такая, эта Эли-нор?

– Это я, хозяин! Я люблю вас! Люблю!

Он наклонился и подарил мне легкий поцелуй.

– Значит, она покорена мною? – старался продлить он удовольствие.

– Покорена, хозяин! И ждет не дождется, когда вы снова захотите ее покорить.

Он прижался губами к моим губам в долгом сладостном поцелуе.

Я застонала. Счастливые слезы покатились у меня по щекам.

Забрезжил рассвет. Лагерь начал просыпаться. Где-то далеко слышался голос Юты, созывающей своих девушек и дающей им указания на день. Со взлетной площадки доносились крики тарнов. На кухне загремели медными тазами и чашками. Кое-где вспыхнули первые костры.

– В твоем танце, – заговорил Раск после долгого молчания, – мне показалось, я заметил не только высокомерное презрение, но и кое-что еще.

– Вы правы, – ответила я, осыпая его поцелуями.

Теперь и я осознавала, что уже с первых мгновений моего танца на посыпанной песком площадке перед воинами у костра мое тело, не подвластное сознанию, каждой своей клеточкой, каждым движением выражало любовь к моему повелителю, сжигающее меня желание и готовность воспринять его объятия.

В те секунды, когда я стремилась выплеснуть в своем танце переполнявшую меня ненависть, гордость и презрение, я непроизвольно, подсознательно, не отдавая в том себе отчета, просила моего повелителя подарить мне свою любовь и ласку.

Он почувствовал это и призвал меня в свой шатер.

И вот я лежу у него на плече и прислушиваюсь к первым звукам просыпающегося лагеря. Он нежно убирает волосы с моего лица, а я плотнее прижимаюсь к его руке щекой.

– Тебе пора возвращаться к своей работе, невольница, – говорит он.

– Да, хозяин, – шепчу я.

Из кожаной сумки на своем поясе он вытаскивает ключ и открывает замок, удерживающий цепи у меня на ноге.

Мы поднимаемся с земли, и он набрасывает мне на плечи свой плащ.

– Иди в барак, – говорит он, – и надень рабочую тунику.

Я чувствую, как он постепенно отдаляется от меня.

Я опускаюсь перед ним на колени и протягиваю к нему руки, скрещенные в запястьях, словно для того, чтобы он надел на них невольничьи цепи. Он стоит надо мной и ласково смотрит на меня.

– Я у ваших ног, хозяин, – произношу я ритуальную фразу, выражающую чувства покоренной невольницы к своему повелителю.

– Я вижу, – с нежностью говорит он.

– Я люблю вас! – кричу я и непроизвольно склоняю голову к его ногам. Слезы ручьем катятся у меня по щекам. – Не продавайте меня, – бормочу я сквозь захлестывающие меня рыдания. – Не продавайте! Оставьте меня для себя! Оставьте навсегда!