Роберт Говард - Чёрные колдуны

Откуда-то долетел глубокий, зловещий удар гонга. Гобелены на стенах затрепетали под порывами неощутимого ветра, стены комнаты словно раздвинулись, отступив в темноту. Драконы-курильницы извергнули языки синего пламени, чешуйчатые тела ожили, извиваясь, и исчезли. Фигура властелина стала бесплотной, превратившись в сгусток мрака, и вскоре Жазмина уже не могла его разглядеть. Полумрак сменился густой, вязкой, почти осязаемой темнотой, только где-то далеко пульсировала неяркая точка света, словно светлячок на болоте.

Это мягкое пламя вдруг увеличилось, став шаром величиной с голову ребенка. Потом шар распался на мириады сверкающих искр, которые кружили вокруг Жазмины, не рассеивая тьмы. Лишь на полу комнаты лежал бледный отсвет, и там, где кончался ковер, Деви увидела черный росток, пробивающийся прямо из каменных плит. На глазах ошеломленной вендийки росток выпустил широкие листья, все увеличиваясь в размерах, еще миг — и на его вершине расцвел черный цветок, клонясь к сжавшейся на невидимом ложе девушке. Едва ощутимый, дурманящий аромат наполнил комнату. Черный лотос, порождение таинственных джунглей Кхитая, в мгновение ока вырос из каменной плиты.

Широкие листья колыхались со зловещим шелестом, лепестки тянулись к лицу Деви, словно разумное существа, стебель извивался, подобно гигантской змее, тускло полыхая во мраке призрачным светом. Дурманящий запах кружил голову, и Жазмине показалось, что над ней распускаются новые и новые черные цветы, словно крылья гигантских бабочек, трепещущие, готовые унести ее в страшную бездну. Она хотела сползти на пол, но лишь судорожно вцепилась в мех пантеры, прильнув к ложу: пол комнаты вздыбился под немыслимым углом, образовав склон, влекущий на дно неведомой пропасти. Жазмина пыталась удержаться на ложе, но страшная сила влекла ее вниз, оставив в сжатых пальцах лишь черный ворс покрывала. Ей показалось, что мир рассыпался до основания, а она превратилась в крохотную, летящую сквозь беспредельную тьму искру, готовую вот-вот погаснуть, словно свеча под порывами бури.

Потом эта искра слилась с мириадами других, несущихся в глубинах первобытного хаоса, рождающего новые и новые существования. Словно невидимые ладони подхватили ее, отделив от искрящегося вихря Единого, вновь превратив в мыслящее создание, несущееся по бесконечной спирали своего бытия.

И Дорога Воплощений открылась перед ней. Ее душа вновь и вновь сливалась с телами, в которых уже билась и трепетала в далеком прошлом. Одетая в звериные шкуры, она бежала через первобытные джунгли, преследуемая кровожадными существами с драконьими мордами и мощными чешуйчатыми лапами. Они настигали ее и рвали клыками, погружая во мрак небытия, но лишь на короткий миг. Она брела по колено в воде по рисовому полю, сражалась за спасительные зерна с гигантскими голенастыми птицами. Погоняла упряжку мулов, рыхля суковатым бревном каменистую землю. Бесконечно склонялась над ткацким станком в деревенской хижине под вой осеннего ветра и плач младенца…

Она видела пылающие города и с криком спасалась от убийц. Нагую и окровавленную, ее тащили на аркане по горячему песку ловцы рабов, она узнала жгучие прикосновения грубых рук к ее телу, стыд и огонь внезапного желания. Она стонала под ударами бича, корчилась, пронзенная колом, сходя с ума от ужаса, вырывалась из рук палача, неумолимо клонившего ее голову к окровавленной плахе.

Она узнала мимолетную радость любви и горечь измены, счастье материнства и скорбь по умершему ребенку, ненависть к сопернице, муки болезни, бессилие старости, страх одиночества… Слишком мало счастья было на длинной Дороге Воплощений, мимолетными были его мгновения, сменявшиеся новыми страданиями, словно Судьба не выпускала из рук жгучую плеть, оставляющую глубокие раны. Будучи всеми этими несчастными созданиями, чьи тела давно обратились в прах, Жазмина оставалась собой, и это было самой невыносимой мукой. Она была и нагой рабыней, вздрагивающей под ударами плети, и Деви Вендии одновременно. И страдала не только как рабыня, но и как Деви Жазмина, чья гордость была унижена и растоптана, а душа билась в тщетных попытках вернуться к своему истинному телу.

Одна жизнь перерастала в другую, лишь на миг исчезая в беспредельном хаосе, каждая следующая несла новое бремя несчастий, стыда, страданий, и, казалось, так будет длиться вечно. Но вот, словно сквозь толщу времен, донесся чей-то долгий отданный крик. Тогда Деви очнулась на своем ложе, покрытом шкурой черной пантеры, и поняла, что кричит она сама.

В зловещей полутьме комнаты она вновь увидела сидящую словно на воздухе фигуру в черном одеянии. Склоненное лицо скрывал широкий капюшон, а узкие плечи едва виднелись в царящем сумраке. Что-то изменилось в этой фигуре: капюшон вместо бархатной шапочки, острые плечи — от этого существа веяло холодом страха, и Деви, пристально вглядываясь в темный силуэт, поняла, что это не властелин Имша.

Существо вдруг поднялось и приблизилось к ее ложу, нависнув темным пятном. Наклонилось и обняло девушку длинными руками, скрытыми черными рукавами. Жазмина сопротивлялась с молчаливой яростью, пораженная худобой сжимавших ее рук и костлявостью цепких пальцев. Голова в капюшоне склонилась к самому ее лицу. Жазмина пронзительно вскрикнула, охваченная ужасом и отвращением. Под капюшоном она увидела воплощение смерти и разложения — ужасный череп, обтянутый истлевшей, словно древний пергамент, кожей.

Она забилась в костлявых руках жуткого существа и, когда лязгающие, ощеренные челюсти приблизились к ее устам, лишилась чувств.

Солнце поднялось над заснеженными вершинами Химелии. Группа всадников остановилась у подножия горы, глядя вверх, туда, где на склоне высилась каменная башня. Еще выше темнели мощные стены крепости, стоявшей у самой границы вечных снегов, покрывавших вершину Имша. Очертания стен подрагивали: словно прозрачные сполохи пробегали вдоль них, придавая картине оттенок нереальности. Склоны, усеянные красноватыми камнями, круто взбегали к замку, похожему снизу на детскую игрушку, а сверкающая белизна вершины за ним, казалось, вонзается в холодную голубизну неба.

— Оставим коней здесь, — распорядился Конан. — Подъем лучше преодолеть пешком. Тем более, что лошади валятся с ног от усталости.

Он соскочил с вороного жеребца, который стоял, тяжело вздымая бока и опустив голову. Всю ночь они гнали коней, на ходу подкрепляясь остатками запасов из седельных сумок, ненадолго останавливаясь лишь для того, чтобы дать отдых коням.

— В башне живут аколиты Черных Колдунов, — сказал киммериец Керим Шаху, который тоже спешился. — Их еще называют цепными псами магов. Эти не будут сидеть сложа руки, заметив нас на склоне.