Чигиринский Олег - Госпожа победа

— А как же демократические выборы? А как же свобода, восстановление ленинских норм демократии?

— Когда обстановка в стране стабилизируется… где-то на втором сроке правления можно будет провести свободные парламентские выборы.

— И когда же… Когда же в стране установится президентская власть?

— Примерно через две недели после того, как вы займете пост Предсовмина, — помедлив, сказал визитер. — Мне кажется, ночь на девятнадцатое — самый подходящий день для такого события. Будет и хороший повод: наверняка многие открыто выступят против мирного договора с Крымом. Ну, решайтесь, уважаемый: да или нет?

— Это все грязная провокация, товарищ, не знаю, как вас по батюшке! И таким образом вы от меня ничего не добьетесь!

— Похвальная предусмотрительность, Имя-Отчество. И в самом деле, а вдруг я провокатор? — он рассмеялся в бороду. — Ладно, сегодня вечером вам будут представлены доказательства того, что я не пытался вас прощупывать на лояльность и не шутил. До встречи.

Верещагин первые девять лет своей жизни фактически провел на рыбацком баркасе, где сырая рыба, приправленная морской солью и высушенными травками, хранимыми в специальной герметичной пластиковой баночке из-под американских витаминов, была обычным завтраком под сухое белое вино. Поэтому никакой экзотики в сырой рыбе, приправленной водорослями и соевым соусом, он не видел.

Капитан Пепеляев, напротив, вырос и прожил всю жизнь в Симфи и находил японскую кухню очень экзотичной — жаль только, дороговатой.

Поэтому первый выбрал единственное блюдо, не внушавшее подозрений, — говядину, нарезанную ломтиками и тоже поданную сырой: ее нужно было брать вилкой и макать в котелочек с кипящим маслом. Второй запивал пивом сасими, подцепляя его палочками так же ловко, как герой «Семи самураев».

Если не знать, что он юрист, можно было принять его за военного врача.

Юрий Пепеляев оказался именно таким, каким Арт представлял его по голосу — он вообще редко ошибался, реконструируя по голосу внешность человека, с которым предстояло увидеться. Седоватый — соль с перцем; небольшого роста, темнолицый Пепеляев был некрасив, но с первого взгляда внушал симпатию. Есть такая разновидность лиц, есть даже актерский типаж «красивый урод». Было ли мужественное обаяние Пепеляева профессиональным или природным — оно было мощным. И это при том, что капитан не пытался улыбаться или демонстрировать дружелюбие, казался даже мрачноватым.

— Я просмотрел оба дела, — без предисловий сказал Пепеляев, когда официант (высокий, широкоплечий, голубоглазый — словом, типичный японец) унес пустые тарелки и подал чай. — Вы хотите, чтобы я за них взялся? Хотите, чтобы я добился осуждения (он на секунду прикрыл глаза, вспоминая) рядовых Прядкина и Ерыкалова, сержанта Расулова, младшего лейтенанта Джакели и майора Колыванова как военных преступников?

— А это возможно?

— Господин полковник, вам-то должно быть известно, что совсем невозможного в мире мало. Тут лучше говорить о маловозможном.

— Почему? — спросил Арт.

— Хорошо, — помедлив, сказал Пепеляев. — Начнем сначала. Вы верите в абсолютную беспристрастность и справедливость Фемиды?

Артем подумал, прежде чем ответить.

— Все мы люди.

— Хорошо, что вы это понимаете. Чем больше общество пытается быть правовым и защищать всех без изъятия своих граждан, тем больше оно создает сложных и разветвленных законов. Чем больше этих законов, тем в большую зависимость попадает человек. Зависимость от тех, кто эти законы знает, понимает и толкует. В результате суд превращается не в поединок закона и преступления, как должно быть, а в поединок между юристами. И чаще всего дело выигрывает не тот, кто прав, а тот, чей адвокат подготовлен лучше и старается больше.

Капитан, закончив вступление, отхлебнул чаю и продолжил:

— Этим ублюдкам кто-то подсказал, как держаться на суде и что говорить. А штабс-капитану Левкович и вашей жене никто ничего не подсказывал, и все разыграли как по нотам. Штабс-капитан Левкович под присягой подтвердила, что находилась в ту ночь в нетрезвом состоянии, она ошиблась при опознании, поэтому для суда она — ненадежный свидетель.

— Она неправильно указала на одного — поэтому оправдали всех?

— Да, так и делается. Иначе как предотвратить попытки оговора?… Дальше: не было медицинской экспертизы, поэтому нет документальных свидетельств самого факта избиения и изнасилования.

— Знаете, как-то не до этого было…

— Знаю, сам за пулемет подержаться успел. Но суд признает только документы. А так получается — слово мадемуазель Левкович против слова пленных советских. Конечно, если бы я там был с самого начала, я бы и при том раскладе выкрутил против щенка Яши Кивелиди, которому давно хочу надрать задницу. Но так уж вышло, что обвинителем был не я, а эта квашня Горчицын, который позволил Яше сделать из своей свидетельницы котлету. Теперь, если Рахиль Левкович изменит показания, это будет говорить не в ее пользу. Но, как я понял, дело мадемуазель Левкович интересует вас не в первую очередь.

— Вы правильно поняли.

— Артемий Павлович…

— Арт. Просто Арт. Мне неловко, когда люди старше меня называют меня с «ичем».

— Если начистоту: снять обвинение — это самое лучшее, что могла сделать Тамара Андреевна.

— Я не понимаю. Он же признал свою вину…

— Нет. Он признал только факт sexual intercource, изнасилованием это он не считает.

— Мразь…

— Я полностью согласен с вами в этической оценке. Но с юридической точки зрения ваша жена также признала этот акт добровольным.

— Нет. Она не могла этого сделать…

— Ну она не декларировала свое горячее желание, объектом которого был майор Колыванов… Защита задавала ей «безобидные» вопросы, она на них честно отвечала. Добровольно ли она пошла с майором в свою комнату? Да. Понимала ли она, что там произойдет? Да. Пыталась ли она сопротивляться и звать на помощь? Нет. Перестаньте гнуть вилку, на вас смотрят.

— А суду не приходило в голову, что сопротивляться и звать на помощь было бесполезно? Что он мог просто отдать ее своим солдатам?

— Во-первых, не суду, а следственной комиссии. Во-вторых, область допущений лежит вне нашей юрисдикции. Допустить можно что угодно. Если бы это действительно произошло — это стало бы предметом разбирательства, а коль скоро это только могло произойти…

— Он ее бил.

— Из ее и его показаний следует, что это была самозащита. Она попыталась завладеть пистолетом, он ударил ее, пытаясь отобрать оружие. Вот на этом их показания расходятся: вижу почерк Яши Кивелиди… Давно пора прочистить ему мозги… Она говорит, что после этого он снова изнасиловал ее, он это отрицает. Опять не было медэкспертизы, опять ее слово против его и свидетелей нет. Опять прокурор позволил защите вить веревки из свидетеля обвинения… Бесспорно доказан только один акт sexual penetration, но квалифицировать его как изнасилование нельзя… Ах, если бы я был там, если бы я вовремя вправил этим девочкам мозги и объяснил, что можно говорить, а что нельзя!..