Александр Кулькин - Когда наша не попадала

– Теперь я готов. Пойдём?

Кудаглядов оглядел своих, пересчитал их для убедительности на пальцах и согласился:

– Пойдём. Давно пора было цивилизацию к вам принести, – и, вновь повернувшись к команде, строго предупредил: – Насильно прогрессорствовать не разрешаю! Только по обоюдному согласию!

Дружная компания в которую входили Михайло, Геллер, волхв и сам Спесь Федорович со товарищи, хором печально вздохнула и, не торопясь, отправилась за проводниками. Идти было недалеко, но Ивашка весь искрутился в ожидании иноземных чудес. Всё-таки первый совсем чужой город. Конечно греки, и греческие, и византийские, были привычны. Но здесь они были у себя дома и выглядели совсем не так. Куда-то пропала их льстивая смиренность, угодливость, тайное презрение ко всем, кто не грек. Местные, когда не спорили между собой, яростно жестикулируя, то обычно лежали в тени, провожая ленивыми взглядами проходящих мимо. Тени для отдыхающих хватало с лихвой. Да и прохожим перепадало – от низких каменных домов, нависавших над узкими улочками. Михайло уже ухитрился ободрать плечи и сейчас только злобно шипел, посматривая на Гераклида, который сновал между шершавыми стенами с опытом, приобретенным долголетней практикой. Вышедшая из подворотни облезлая собака злобно зарычала на ватажников, увернулась от пинка Гефестида и обескуражено смолкла в ответ на вопрос Геллера:

– Шо рычишь? Голодная, что ли?

Тяжелая ладонь безбоязненно потрепала собаку по голове, и под нос ей упал кусок копченого мяса:

– На! Погрызи, а то щеночки твои молока не дождутся. А рычать не надо, люди – они не звери, они все разные.

Гераклид обернулся и, сглотнув слюну, попытался вернуться к подворотне. Взгляд Володимира приковал его к месту, и даже без переводчика грек моментально понял повторенные специально для него слова:

– Люди – они разные бывают…

А атаман, вздохнув, добавил:

– Вот именно! Поменяем деньгу, зайдём в трактир, или как у вас тут едальня называется.

– Батько, – смущенно пробасил Михайло. – А можа, сразу зайдём?

– Прогло-о-от! – восхищенно протянул Спесь Федорович, но всё-таки объяснил: – Ты понимаешь, у них тут свои порядки, людям на слово не верят.

– Как не верят?! – ошеломленный ватажник так резко остановился, что в него врезался Гераклид. Но потрясенный Михайло не обратил на толчок никакого внимания:

– Да что они за дикари такие? Ни, батько, давай возвертаться, съедят же, аборигены этакие.

– Тебя? – скептически поднял бровь Кудаглядов.

Смущаясь, Михайло оглядел себя, на пробу сжал кулак, поднёс его к собственному носу, понюхал и успокоился. Компания, слегка отставшая от Гефестида, догнала того, уже стоящего у невысокого столика. На столешнице громоздились горки потемневшей бронзы и маленькие кучки такого же тёмного серебра. Меняла, лениво крутя тоненькую желтую пластинку в руках, молча слушал яростно машущего руками Гефестида и брезгливо морщился. Ивашка с интересом стал рассматривать первого встреченного им представителя столь необычной профессии. Те деньги, что попадали в княжество, взвешивали при дворе у князя, и практически никто их и не видел. Да и не нужны они были никому, только девчата выпрашивали серебряные монетки у Ерша Ершовича, себе на висюльки. Особенно ценились у них восточные деньги, и то из-за красоты непонятных надписей или узоров. Сейчас же прямо на улице разворачивалось великое финансовое таинство. Высокий, даже очень, для грека, конечно, мужчина с идеально правильным высоким носом без переносицы и связанными в хвост волосами, в пурпурном плаще, склонился над желтоватым прутком, тщательно рассматривая его со всех сторон. Наконец-то он поставил на стол глиняную чашу и небрежно кивнул. Появившийся из темного входа седой мужчина с перебитым носом, одетый только в блекло-синий хитон с неподшитым низом, налил в вазу чистой воды до самых краев и замер за плечом хозяина. Брошенный в вазу пруток выплеснул на подставленное заранее блюдо лишнюю воду. Оценив количество воды, меняла горестно вздохнул, но подвинул к атаману пару кучек серебра. Атаман опять задрал бровь и наклонился над столом. Следующий вздох купца выжал бы слезу сострадания из камня, но еще один небольшой холмик совсем уже затертых монеток добавился к предыдущим. Поколебавшись, меняла добавил еще пару горстей бронзы. Спесь Федорович выпрямился и молча развёл руками. Столик хрустнул. Это подошедший Геллер положил на него руки и очень внимательно посмотрел в глаза грека. Тот презрительно сморщился, но, судя по внезапно вильнувшему в сторону взгляду, всё понял правильно. Собрав в кожаный мешочек все монеты, что лежали на столе, Володимир выпрямился и махнул рукой:

– Надул, конечно, но так лень торговаться. Пойдём, что ли, атаман?

Идти было недалеко, благо, рослый Гераклид, уже махал рукой от какого-то подозрительно низкого проёма.

– К Аиду, что ли, зазывает? – засомневался атаман, но, подойдя ближе, успокоился. Вход казался низким только потому, что ступеньки вели куда-то в подвал. Зайдя в таверну, Ивашка удивился чистоте каменного пола и отсутствию хмельных песен. В стольном граде был только один кабак, и тот был раз и навсегда захвачен приезжими. Местные в него ходить брезговали, а стражников, для порядка, князь отправлял туда в качестве наказания. Правил там могучий Константин, давно уже обжившийся в княжестве византиец. Зашедшему как-то раз волхву Щерому, что водил с собой учеников для изучения нравов, византиец налил братину своего напитка и, усмехнувшись от побагровевшего лица учителя, гордо сказал:

– Это шустовский! На тьме трав настоянный и пять годов в дубовой бочке выдержанный! Только для князя и моих друзей!

Но в кабаке Ивашке не понравилось: лето, гостей много, шум, гам. Непорядок. Все лакают из больших кружек, каждый орёт, кто-то уже спит в миске со специально нарезанной травой. Мягче ему так, что ли? А здесь было всё тихо и благолепно. Чисто одетые греки аккуратно ели сыр, ломали лепешки, отхлебывая из высоких кубков. В уголке что-то бренчал на лире молодой аэд.

Усевшись на лавку, Спесь Федорович кивком позвал хозяина и сурово приказал:

– Чтоб всё было как надо! А что не надо, то ни-ни!!

Удивленный трактирщик повернулся к хромоногому проводнику, но блеск серебра в руке главного заказчика помог обойтись без переводчика. Вскоре стол был заставлен мисками, кувшинами и чашами, а Гефестид стал настойчиво просить холодной воды. Не успели дружинники удивиться, как вода, да ещё со льдинками, была доставлена шустрым мальчишкой. Налив в свою чашу воды, грек долил её до краев из кувшина с вином и, высоко подняв, провозгласил:

– Хайре!

– Чего это вдруг «харе»? – недовольно спросил Михайло, пододвигая к себе блюдо с ещё шипящим мясом, а второй рукой нащупывая чашу с вином. – Только вот сели, и нате вам…