Александр Кулькин - Когда наша не попадала

– Он предлагает возрадоваться, – уточнил Геллер, отщипывая веточку от какой-то травы, полностью покрывающей мягкий сыр.

– А-а-а, это хорошо, это по-нашему! – обрадовался богатырь и, бестрепетно взяв горячий кусок поджаристого мяса, закинул его в рот. Челюсти сомкнулись, но тут неожиданно глаза полезли на лоб, а рука, уже обхватившая за бочок симпатичную чашу с темным вином, как-то сразу обмякла и упала на стол.

– Ты чего? Подавился? – встревожился Володимир и потянулся было стукнуть по спине, но Михайло уже проглотил кусок и ошеломленно покрутив головой, громоподобным шепотом поделился своим открытием: – Вкус у мяса, как у козлятины старой.

– А это и есть козлятина, – спокойно ответил атаман, пережевав свой кусок. – Но молодая. И еще, дружина моя верная, вином не упиваться. Крепкое оно у них и горькое.

Осмелевший волхв тихонечко подтащил к себе чашу Володимира и принюхался. Пахло солнцем, смолой и ещё чем-то малознакомым. Обнаружив своё вино у Ивашки, Геллер нахмурился, но потом разрешил. Один глоток. А больше парню и не захотелось, уж больно густым и терпким было чёрно-красное вино. И вкус его был резок до неприятия, даже солнце в нём жгло язык, и будто расплавленная смола липла к горлу. А смутно знакомый запах морской горько-соленой волной ударил в нос, и казалось, что наглые чайки вновь закричали над головой. Вернув запретный плод старшему, Ивашка оторвал кусок сыра и, пережевывая солоноватый комок, вдруг вспомнил свой любимый напиток, взвар.

Осенней порой, когда мелкий дождик льет целыми днями, или студеной зимой, нет ничего лучше, как после дня, занятого делами и заботами, сев у уютно гудящей печки, отхлебнуть глоток горячего питья и раствориться в лете. Щедрое, а не злое, как здесь, солнце согрело травы, летний весёлый дождь дал им силу для роста, озорной ветерок теребил их, не давая заснуть. Всё для того, чтобы, настоявшись с медом, поделились они своей силою с тобой. Второй, уже спокойный, глоток, и на тебя обрушивается нежная ночь, когда в травы входит спокойствие и безмятежность. И звезды тянутся своими лучиками с небес, и вспоминается тебе, как под огромными деревьями, что упираются верхушками прямо в небеса, ты вдруг видишь эти звезды в глазах доверчиво запрокинувшей голову девчонки. И, вдыхая парок над горячим взваром, ты как наяву чувствуешь её дыхание на твоих несмелых губах. И всепрощающе улыбаешься, сделав ещё один глоток, вспомнив, как звенел в лесу колокольчик смеха ускользнувшей за миг до поцелуя подруги. Это взвар, напиток, которым поделились боги. А не горькое вино, которое даже местные разбавляют водой.

Ровный гул голосов, что скользил по краю сознания задумавшегося волхва, вдруг стих, как отрезанный. И в наступившей тишине парень услышал пока ещё удивленный голос атамана:

– А это что за театр?

Ивашка повернулся к светлому пятну входа и прищурился, пытаясь разобраться, что же было странного в фигуре гордо застывшей на пороге.

– Эврика! – воскликнула фигура и сделала шаг вперёд.

– Вот же дожился, бедолага, – грустно вздохнул Михайло. – Из одежи только губка и осталась.

Местные, покосившись на ворвавшегося гения, отвернулись к своим столам, и только хозяин снял фартук и пошёл к прибывшему, что-то бормоча себе под нос.

– Если тело, погруженное в воду… – задрав руку с губкой вверх, продекламировал мужчина. И оторопел, получив дружный ответ:

– Через полчаса не всплыло, значит, оно утонуло!

– Опять? – чуть не плача, отвернулся гений. Но тут подоспел трактирщик и закутал его в фартук:

– Слушай, Орхымэд, я тебя как брата прошу! Разбавляй фалернское, особенно когда ванну принимаешь, да?

– Так что же мне, вообще не мыться? – возмущенно шлёпнул мокрой губкой о пол светоч мысли городского квартала. Но, получив в освободившиеся руки чашу с вином, успокоился и позволил увлечь себя к ближайшему столу. Отхлебнув одним глотком добрую треть, внезапно повернулся к сдвинутым столам, где сидели ватажники, и радостно воскликнул:

– А, вот где варвары сидят, которых бить идут!

Михайло кротко положил большую обглоданную кость на стол и повернулся к атаману:

– Батько, позволь лавку взять с собой.

– Зачем? – удивился Ивашка, повернувшись к Геллеру. Но, дождавшись утвердительного кивка Спеся, на вопрос ответил сам богатырь:

– Так рукой я и прибить могу. А деревяшкой оно послабже будет.

Кинув на стол пару серебрушек, атаман поднялся первым и строго приказал:

– До смерти не бить, а прохожих укладывать в тенечке, чтобы солнечного удара не получили!

На улицу компания вывалилась как раз вовремя. Закутанный в багряный плащ, в мрачно надвинутом почти на самый идеальный нос шерстяном колпаке, никем не узнанный меняла инструктировал небольшую толпу с дубинками в руках. Страшилы в коротких пропыленных плащах, открыв рты, заворожено смотрели на возбужденно шипящих змей, крутящихся вокруг короткого жезла.

– И каждый получит по целой драхме! – закончил инструктаж меняла и повернулся к входу в тракторию, из которого как раз выбирался Михайло, волоча за собой скамью с висящим на ней хозяином.

– Дядька, а почему у этого типа сандалии крылышками машут? Только пыль поднимают без толку, – в очередной раз поразился Ивашка, повернувшись к Володимиру. Но тот, яростно рванул рукав, освобождая руку, и прорычал:

– Попался, Проныра! Сейчас я тебе устрою похищение Велесовой телочки!

Змеи на кадуцее подавились своим шипением и, быстро схватив в зубы свои же хвосты, прикинулись художественной резьбой. Завитые волосы встали дыбом, подняв колпак, и инстинктивным движением Проныра прикрыл жезлом наиболее пострадавшую тогда часть тела. Крылья на сандалиях превратились в вихри, но Геллер успел раньше. Со словами «а вот это тебе Велес просил передать!», он отвесил такую оплеуху, что менялу унесло в противоположную часть улицы, где он и замер, встретившись с тележкой, влекомой худющим ишаком.

– Вай мэ! – горестно схватился за голову, покрытую тюбейкой, пожилой мужчина в когда-то богатом халате. – Из самого Гиндикуша вино вёз, шайтана обошёл, дэвам ни капли не дал, ишака собственным потом поил! Савсэм довёз, Гиви радовать, дэнги получать! И тут…

– Подержи его немного, отец! – закричал Геллер, быстро шагая по серым пыльным плитам мостовой. – У меня для него еще много подарков передать просили!

Змеи, вновь распутавшиеся, жадно лакали разлитое из разбившегося кувшина светло-красное вино, пользуясь случаем. Меняла лежал без движения, а свалившиеся сандалии встревожено порхали над ним, периодически оборачиваясь носами к приближающемуся «дарителю». Потом правый резко кинулся навстречу и стал метаться перед лицом Володимира, а левый спикировал к хозяину и усилил трепыхание крылышек, стараясь привести того в чувство.