Виталий Цориев - Блики

Светло-зеленый цвет стен, глазурованная плитка, покрашенные эмалью швы. Шуршание кондиционера, ультрафиолетовый свет бактерицидных облучателей над дверными проемами и большим столом для стерильных инструментов. Анестезиологи выкатывают из наркозной комнаты тележку с телом Артура, кладут его на операционный стол. Медсестра включает оба светильника – и стационарный и передвижной, последний пододвигает так, чтобы свет от него падал на побритую голову мальчика, которому сейчас будут делать трепанацию черепа.

Оперирующий хирург закрепляет голову Артура в металлической скобе в форме подковы с тремя шипами на винтовой резьбе по краям: он вкручивает штифты с заостренными наконечниками до тех пор, пока они не пронзят кожу и не упрутся в кость черепа, сдавливая ее с двух сторон, словно в тисках. Его ассистент соединяет массивное основание фиксатора с рамой в основании стола, регулирует высоту и наклон головы, смотрит на хирурга и, получив от него кивок, покрепче затягивает винты сочленений. Потом он вводит под скальп местное обезболивающее, прокалывая кожу шприцем в нескольких точках и заставляя ее пузыриться. Маркером рисует линию разреза почти по передней границе волосистой части головы, отступая от нее на сантиметр, наносит поперечные риски. Сестра оборачивает пациента бельем, закрывая лицо Артура с торчащими изо рта и носа трубками, обрабатывает операционное поле бактерицидным раствором.

Ассистент придавливает кожу кончиками пальцев с двух сторон от нарисованной линии. Хирург выкраивает кожный лоскут, ведя скальпелем по дуге – от уха до уха. Кровь брызгает на простыню, ручейком течет из разреза. Когда хирург откидывает лоскут на затылок пациента, сестра накладывает кожные клипсы по краям раны, но кровь продолжает струиться. Ассистент использует зажим, чтобы сильнее сдавить разрезанный кровеносный сосуд. Это помогает, и они продолжают операцию.

Подцепляя долотом надкостницу, хирург соскабливает ее, отделяет от черепа пинцетом и отводит вслед за кожей. Сестра берет со стола один из двух коловоротов, похожих на ручные механические дрели прошлых эпох, вставляет в его наконечник копье нужного диаметра и фиксирует его с помощью винта. Хирург протягивает к ней левую руку ладонью вверх, и она вкладывает в нее готовый к работе инструмент. Взяв коловорот обеими руками и приставив его к нужной точке оголенного черепа, хирург надавливает на него сверху правой ладонью, а левой начинает вращать его ручку. Кровь сочится из дыр в костной ткани, смешиваясь с ее стружкой. Просверлив несколько отверстий нужной глубины по периметру выпиливаемого куска, хирург возвращает коловорот сестре, чтобы та заменила копье фрезой, с помощью которой он сможет расширить отверстия в черепе. Потом он отделяет тупой стороной ложки твердую мозговую оболочку от внутренней костной пластинки и, используя металлический проводник, продевает в два ближайших отверстия проволочную пилу. Его ассистент зацепляет крючки ручек за обе петли проволоки, передает их ему.

Хирург натягивает пилу, покрепче схватившись за ручки, начинает водить ее туда-сюда: «вжик-вжик, вжик-вжик». Медсестра собирает костную стружку, оставшуюся на поверхности черепа и на дне дыр от коловорота, промывает их раствором натрия хлорида из резиновой груши. Закончив распиливать первый промежуток, хирург осторожно достает проводник, дает ассистенту вновь закрепит на нем пилу, берет их обратно и вводит в следующий – так ему придется делать пять раз. Когда он пилит третий отрезок, проволока пилы рвется, заставив резко дернуться его руки вверх, и ее приходится заменять. Хирург матерится, вспоминает, что еще недавно у них был пневматический трепан, которым распиливать кость намного удобнее, но он сломался, и теперь неизвестно, купят ли им новый.

Последний, шестой отрезок хирург не выпиливает, а выкусывает щипцами-кусачками. Открывает полость мозга, отделив и убрав кусок черепа на поддон. Медсестра кладет ватные тампоны по краям кровоточивого кратера. Хирург вскрывает твердую мозговую оболочку, надрезая ее скальпелем. Ассистент промывает рану водой, а сетра одновременно убирает отсосом жидкость.

Хирург вычерпывает ложкой желеобразную железистую часть опухоли с черными прожилками. Потом берет щипцы, чтобы удалить плотную ее часть – темные сгустки, похожие на слизней или пиявок. Это какая-то редкая форма, такого он еще не видел. Его рука едва заметно вздрагивает, сквозь марлевую повязку слышно, как он выплевывает очередное ругательство. Из одного из сосудов мозга, скрытого до этого опухолью, прыскает струя крови, напор которой постепенно усиливается. Его ассистенты, еще менее опытные, чем он, переглядываются. Дернувшись за коагулятором, чтобы хирург смог прижечь им сосуд и остановить кровотечение, медсестра роняет стерильный поддон с выпиленным куском черепа Артура на пол. Хирург еле сдерживает нервный смех, изо всех сил старается взять себя в руки и довести начатое до конца – он закупоривает дыру в сосуде, смотрит в виноватые глаза медсестры.

Закончив ковыряться с опухолью, они устанавливают дренаж, ушивают твердую мозговую оболочку, кладут выпиленный кусок черепа на место, скрепляют его несколькими титановыми скобками, накрывают сверху кожным лоскутом, зашивают разрез, накладывают повязку. «Я сделал все, что мог», говорит себе хирург.

Нужно еще столько всего успеть, а усталость уже навалилась всем своим весом. Апатия, депрессия, уныние, какие еще есть слова для этого состояния? Хочется воздеть руки к небу, проклясть все это, и уйти прочь, вырваться на свободу, но усилием воли Вера смиряет свой мятежный дух. По коридору из операционной в реанимацию везут мальчика-подростка с перевязанной головой. Вера смотрит на него, думая не как о человеке, а как о дополнительном объеме работы, которую, возможно, придется делать ей. Вздохнув, она заходит в первую палату. Парень с ожогами от удара током пришел в себя и смотрит на нее с немой мольбой – в его глазах жажда жизни, ускользнувшей у него прямо из-под носа. Доктор сказал, что у него нет шансов. Сегодня или завтра поутру он отправится в морг.

– Так не хочется умирать, – говорит он и в интонациях его голоса слышно, что он уже догадался, что скорая смерть неизбежна – его тело истлеет в ближайшие часы, свет боли, всё нарастая, поглотит его целиком: никаких больше попоек с друзьями, никакого секса с малолетними дурочками, ничего, только чавкающая дыра в пустоту и забвение.

Полная девочка, чья шея утыкана дренажными трубками с гноем, жестом просит у Веры воды. Делает три жадных глотка, косится на своего соседа, штора над койкой которого теперь раздернута – он стонал всю ночь и ей интересно узнать, что с ним. Ей хватает одного взгляда, чтобы понять, что все плохо, и она быстро отводит глаза, отворачивается. Его тело начало раздуваться еще вчера, но теперь оно выглядит просто ужасно. Омертвение внутренних тканей перешло в гангрену, сепсис, из-за инфекции стали отказывать почки. Странно, что он еще может говорить.