Дмитрий Григорьев - Последний враг

— Что?

— Почитай…

Ксант перекрутил свиток и встал, уступая место библиотекарю. Голова нескладного ученого задела масляную лампу, а тени запрыгали по стенам в диком замысловатом танце, то ли смеясь над неповоротливостью аргенета, то ли предвкушая удивление Никита.

«…И платой, о Элг, будет недремлющее око змея, обитающего в краю танцующих деревьев, что на западе. И оставишь ты со мною друзей своих, ибо нет им пути в этот край, и если в семь дней вернешься ты с недремлющим оком, уйдут они отсюда вместе с тобой, а не вернешься — вместе оплачем мы тебя, бесстрашный Элг…

И пошел Элг вслед за Таиром, но не мог его догнать, скрылся Таир за горами, в которые еще не ступала нога человека.

И переступил Элг за ночь хребет, и часы казались ему мгновениями: вихрем пронесся над головой бесстрашного Таир, а конца горам не было: вершина шла за вершиной, подобно воинам в плотном строю.

И лишь к концу третьего дня пришел Элг к тому месту, где танцуют деревья. Там он хотел найти змея, ибо деревья — рабы и пища его.

Однако никого, кроме деревьев, застывших недвижно, не увидел Элг. И сел он тоща на камень, и поникла голова его.

— Неужели не увижу я Одеяния Тормантион и Врат Миров, неужели суждено скитаться мне по свету до конца дней моих и пасть, подобно рабу послушному, перед той, что приняла мой вызов!

Вдруг заметил Элг, что ползет по склону к перевалу змей, подобный реке, только несущей воды свои не вниз, а вверх, на хребет.

И поднялся бесстрашный, чтобы догнать змея, но плотно окружили его танцующие деревья. То они преображались в дев волооких, в глазах коих горел огнь желания, то становились стражей неприступной.

Но не соблазнился и не испугался Элг, а, раздвигая стволы, поспешил на хребет, где сходятся четыре ветра. И танцующие деревья последовали за ним, пытаясь остановить бесстрашного.

И когда взошел Элг на хребет, то увидел рядом с собой хвост чудовища, покрытый чешуей, подобной броне. А толщина того хвоста была подобна толщине ствола тикки.

И был змей столь длинен, что пришлось бы Элгу сделать немало шагов, добираясь до головы его. И вытащил Элг меч, чтобы настичь голову змея и одним ударом поразить его, ибо понимал герой, что второго удара уже не будет.

Но увидел вдруг Элг, как сползает по склону холма, что напротив, еще один змей. Во всем он походил на первого, и казалось, что сходится первый змей со своим отражением.

И услышал Элг, как заплакали, зашелестели на четырех ветрах танцующие деревья, стоящие позади него:

— Чувствуем мы кончину великого господина нашего. — И расступились они перед Элгом, ибо не ему было суждено убить чудовище.

Скрылся Элг за камнями, а змеи сошлись, шипя в смертельной схватке так, что перевились их тела, словно крученое дерево. Но вот приподнялся один змей над другим и обрушился, подобно водопаду, вниз, и обагрились камки кровью великой хиссы. И уполз победитель вновь наверх, в горы, оставив за собой дорогу крови.

И тогда подумал Элг „Уж не Боги ли облегчили мне непосильный труд, и напрасно сомневался я в словах благородного Элиона: не оставили они меня“. И пока сходил вниз Элг, истек змей озером крови, и голова его оказалась на самом дне.

И нырнул бесстрашный в озеро крови, но не достал со дна голову змея.

И еще раз нырнул Элг и ободрал руки об острые языки чудовища, и кровь бесстрашного растворилась в крови змея подобно тому, как слеза растворяется в море.

И вновь вернулся Элг ни с чем.

— О, если бы Боги выпили эту кровь! — воскликнул Элг…

И увидел, как слетаются на запах смерти унратенры и садятся на камни в предвкушении трапезы.

Не пытался прогнать их Элг, ибо понял, что, когда выпьют они кровь, сможет он достать голову змея.

Однако, напившись крови, начали унратенры терзать тело мертвого змея, пробили его крепкую броню их когти… И подумал тоща Элг, что могут выклевать они недремлющее око.

И бросился Элг, подобно унратенре, к голове змея, еще скрытой кровавым озером. И обрушились на него обезумевшие от крови поедатели падали, но не могли они пробить доспехи бесстрашного.

И вновь нырнул Элг, и удалось ему зацепиться за клык змея и вырезать мечом недремлющее око.

И выплыв, поднял Элг сверкающее, словно берилл, око, и расступились чудовища: убоялись они глаза змея, считая его живым.

И взошел Элг на хребет, не выпуская из руки своей недремлющее око, и опустились пред ним ниц танцующие деревья, ибо не сам змей, а его око повелевало ими.

Но не остановился Элг, ибо ждала его Хиата, скрывающая тайну Одеяния Силы Тормантион, тайну Доспехов Артуса…»

Никит посмотрел на Ксанта. Тот невинно улыбался.

«Неужели этот сон предвещал не то, что я встречу в реальности, а то, что прочту, — разочарованно и одновременно облегченно подумал Никит. — Но этот же сон видел и Павул! Он-то ведь не читает голубые свитки…»

Вскоре в хронике Никита появилась следующая запись:

«До чего капризны бывают указания Судьбы. Видел я во сне битву гигантских змеев, о чем уже записывал, и ожидал увидеть подобные события наяву, однако весть, ниспосланная мне, касалась совсем иного. Это была весть о том, что прочту я в свитках.

Ибо, описывается там эта же битва со всеми подробностями, виденными мною. Странно шутит над нами Всеприсущий. Или это указания мне, но на что? И я молю Всеприсущего дать мне сил и терпения, дать мне немного мудрости, чтобы постичь происходящее вокруг».

Никит отложил стил и провернул свиток назад, желая освежить в памяти детали того сна, но переусердствовал и наткнулся на записи, сделанные за несколько дней до видения:

«…О, если бы Всеприсущий позволил мне увидеть хотя бы одно видение Павула собственными глазами, может, и хватило бы сил разобраться мне в мире его сна…»

«Боже… Это же просто исполнение моей молитвы. Буквальное и четкое. Всеприсущий позволил подсмотреть мне одно из видений Павула или сделал мой сон столь же ярким, как его. Слышит меня Всеприсущий, исполняет желания мои, но делает это так, чтобы я понимал, сколь глупы эти желания».

Радость снизошла на Никита. Часть сети была распутана, причем распутана наилучшим образом, но света, пролившегося на эту часть, не хватало, чтобы увидеть остальной клубок.

«Что мне его жалость?» — Мик вспомнил недавний разговор с Никитом. Во время работы Мик не думал о людях, которые, как ему казалось, выстроили стену отчуждения. И Никит со своей жалостью был еще одним камнем в этой стене. Правда, со своей стороны Мик постарался не меньше. Чувство превосходства, полученное не благодаря камню, а вновь выплывшее из глубин памяти, из детства, где он всегда был первым, вернулось к нему. Он уже не боялся и даже успел забыть о том, что боялся.