Андрей Акулов - Панголин. Запретная книга(СИ)

- Благословляю! – изрек Миронос, подняв руку – монахи отступили к стене – и вышел в маленькую дверцу.

Тысячи свечей, отраженных в золотом убранстве храма вспыхнули перед глазами – Миронос слегка прищурился, но ни один мускул на лице не дрогнул: он не вправе противиться блеску славы Церкви. Величаво проследовал к ослепительному трону и сел так медленно, насколько хватило сил. Внизу – у ног повелителя – склонила головы черно-серая человеческая масса. Он – Миронос! Владыка мира! Бог воплоти!

Забил колокол, призывая к молитве – чернь упала на колени.

- Ооооо!.. – понеслась песнь, подхваченная тысячей голосов молящихся.

И все ради него, ради Мироноса! – он восседал на троне и смотрел на величественный спектакль, акт повиновения и принятия божественной сути в нем и в каждом человеке Церкви Мироноса – дающей спасение и утешение в вечной жизни.

По преданию бог посадил на земной трон в главном храме сына своего Мироноса, чтобы через него говорить волю свою. В остальных церквях устанавливалась позолоченная статуя спасителя. Для покаяний вдоль стены – специальные кабинки, чтобы другие люди не слышали грехов кающихся. Каждая кабинка имела слуховой канал, ведущий в комнату записи, где постоянно работали несколько преданных вере монахов, записывая и отсылая в канцелярию чистильщиков интересные исповеди горожан. Это и многое другое, позволило Церкви стать единственной и всеобъемлющей властью на весьма обширной территории, объединив отдельные города в Божьи Земли.

Этой скрытой жизни Церкви Грэм не знал. И не мог знать. Он искренне исповедовался и рассказывал обо всем. Его признание в использовании осознанных сновидений, несомненно, уничтожили бы его: все, что не свойственно обычному человеку, считалось сатанинским знанием и жестоко каралось. По этой же причине были запрещены все опыты со слезой, а муталюдов убрали из городов, определив в регулярные войска на границу, правда, большинство из них и без того служили в армии. Остались только рудокопы, слуги и муталюды на особом статусе – получившие разрешение Церкви на жизнь в городах. Если б не отец Иаков, лично контролирующий отправку записей в столицу, Грэма тоже отослали бы на дальние заставы, охранять границы Божьих Земель, или того хуже, сгноили в каких-нибудь лабораториях.

Панголин никому не рассказывал о своих способностях. Только отец Иаков знал и подталкивал его к их развитию. Он говорил, что это великий дар и не пользоваться им – великая глупость, но велел держать все в тайне. Грэм во всем слушался своего отца-наставника, но его никогда не покидало чувство обмана. Он в каждой молитве просил прощения у Мироноса за свою ложь и верил, что искреннее покаяние оберегает его.

Как-то прогуливаясь по излюбленному маршруту вокруг храма, он спросил у отца Иакова:

- Скажи мне, ведь я нарушаю закон божий. Почему меня не карает святой Миронос?

- Ты не нарушаешь закон. Я уверен, что это дар божий, а не проклятье. Ты не должен винить себя за то, что идешь его дорогой.

- В Библии Мироноса сказано, что все люди изначально греховны и должны молиться о прощении, так?

- Да… Все мы грешные. И мы должны минимум трижды в день читать спасительные молитвы. Но человеческая греховность и твой дар – разные вещи… Мне кажется, тебе надо благодарить Мироноса за свою способность.

- Тогда почему я вынужден скрывать это? - не унимался Грэм.

- Видишь ли, это очень редкий и опасный дар. Пользоваться им надо аккуратно. Ты сам знаешь: все люди, в том числе и монахи, грешны в страхе неизвестного и еще больше в зависти.

- Ведь ты веришь мне… Веришь, что это божий дар. Почему?

- Потому что он направлен на расширение возможностей человека без использования мутагенных грибов. Твой дар приносит вреда меньше, чем когда ты случайно наступаешь на жука, - священник улыбнулся.

- Спасибо, отец… А скажи, надо ли молиться о спасении души раздавленного жука? - Грэм улыбнулся в ответ.

- Молись, сын мой, всегда искренне. И если ты нечаянно раздавил кого-то, то помяни и его, - серьезно сказал отец Иаков.

И Грэм молился. Стоя на коленях в храме Подгора, он всегда чувствовал незримое присутствие бога в статуе Мироноса. Она возвышалась на троне мира, сверкая золотым блеском, глаза сына божьего смотрели в небеса, а вытянутая рука с открытой ладонью как бы ложилась на преклоненные головы прихожан, даруя благословение и отпуская грехи. Хор молящихся завораживал высокими нотами мелодичной песни, затягивая в глубину разносящегося по залу эха. Запахи благовоний приятно щекотали нос. Брызги отблесков свечей разлетались в золотых украшениях статуи святого и его трона. Золотые канделябры змеями извивались в причудливом танце огня. Тени на живописных рельефных стенах покорно повторяли их движения. Все кружилось и пело: ты в Доме Божьем.

Ежедневные утренние дневные и вечерние молитвы, проводимые в строго определенное время, служили скорее актом покорности, нежели реальной необходимостью. Распевая коротенькие песни во славу бога, Грэм ощущал только чувство выполненного долга по отношению к людям, а не к богу. Поэтому наедине с собой он пропускал такие молитвы и не чувствовал угрызения совести перед всевышним, предпочитая молиться по зову сердца, а не по времени.

В лесу все происходило по-другому. Хор лесных певцов гипнотизировал стройной какофонией. Свист, трель, щелканье, крик, стрекот и неописуемое богатство различных мелодий сливалось в единую песнь природы. Откликаясь на ее зов, Грэм улетал в глубину этого шума, забывая произносить заученные неоднократными повторениями слова.

Панголин вышел из оцепенения. Встал, растирая затекшие ноги – надо спешить.

Дул легкий теплый ветерок, и охотник уверенно зашагал на восток, придерживаясь насколько это возможно прямого направления и не подходя близко к тракту. Несколько раз переходил старые муравьиные тропы, до песка вытоптанные сотнями когтистых лапок. Слышал рев великана в стороне дороги. Эти вечно голодные муталюды научились пастись возле большаков. Раньше они часто нападали на обозы. Теперь же караванщики специально возят с собой какую-нибудь еду, бросая ее, как только завидят людоеда. Но все же чаще в сторону гигантских попрошаек летят огромные болты со станинных арбалетов, стрелы и копья солдат. Ходить же в одиночку всегда было опасно.

Пробираясь сквозь чащу панголин сорвал несколько молодых побегов капустника и пучок мучной травы. Скрутил их тонкой лианой и подвесил к поясу. В широкий лист набрал ягод.

Когда солнце коснулось горизонта, он уже сидел на раскидистой ветке старого дуба и болтал ногами, с наслаждением жуя белые пресные стебли вприкуску с кисло-сладкими ягодами.