Андрей Акулов - Панголин. Запретная книга(СИ)

Панголин поднял клок кабаньей щетины.

Дикие свиньи очень часто становятся мутантами из-за своей всеядной наглости, смелости и беспокойной жизни. Некоторые образовали устойчивые виды, сохраняющиеся и процветающие уже несколько сотен лет. Из их породы вышло пять разновидностей свиней, в большинстве неопасные и вполне съедобные. Только черные храки были грозными хищниками. Но их уже давно не встречалось в здешних лесах.

Грэм собрал в пучок щетину, крепко обмотал сорванной травинкой и сунул в карман.

Среди панголинов и охотников найти правильного переродыша считалось хорошим знаком. Отчасти по тому, что это указывало на наличие в грибнице родников слезы. Из волос, найденных возле кокона, делали амулеты. Церковь разрешала эти небольшие вольности тем, кто ежедневно рисковал жизнью в диких лесах.

Не останавливаясь на отдых и поиски еды, к вечеру Грэм подошел к заветному домику. Уже почти стемнело, когда показалась знакомая изгородь из омертвевших веток каменных деревьев. На длинной жерди пусто – верный знак, что хатка свободна. По давней традиции, если внутри кто-то есть, он обязан вывесить флаг своего прихода или города, если панголин не церковный, но таких свободных искателей давно вывели. Не заходя за ограду, следовало громко назваться и попросить разрешения войти – жест скорее предупредительный, чем вежливый: отказа не звучало никогда. Если этого не сделать, то можно угодить в смертельную ловушку или капкан.

Грэм постоял немного в кустах, всматриваясь в черные окна.

Бывали случаи, когда в хатках селились бандиты, беглые солдаты или разбойники одиночки. Эти постояльцы не вывешивали флаг, они забредали случайно и оставались только на ночь: вблизи грибниц жить не хотели даже они.

Никого. Дернув за ручку, охотник с усилием открыл калитку, пригладив буйный ковер травы: по-видимому, в доме давно никто не появлялся. Дверь была не заперта.

Он не бросился в шкаф с едой, не растянулся на соломенном матраце, не упал на колени в молитве. Грэм припал к крышке сундука с амуницией.

По традиции каждый панголин, гостивший в хатке, кроме еды и снадобий, оставлял в «тревожном сундуке» часть своего оружия или доспехов. Со временем набирался довольно неплохой комплект снаряжения, а то и не один. В этом неприветливом месте заветный сундучок не раз спасал жизни.

Протяжным скрипом крышка извинилась за содержимое ящика. На дне валялись: старый рваный плащ, кухонный нож, кожаные перчатки, грязные тряпки, драная сумка и еще какой то хлам. Было похоже на то, что тут уже побывал такой же бродяга. Однако обноски нищего были не самой плохой находкой, может даже лучше любого снаряжения воина. Наверняка его ищут как панголина в чешуйчатых доспехах.

Грэм закутался в лохмотья. Огляделся. Прошелся по комнате – окаменелый от налипшей грязи грубый материал загромыхал по полу. Охотник вынул кинжал и укоротил низ плаща быстрым движением. Еще раз огляделся и растянул рот в улыбке. Не так давно сюда вошел бродяга в лохмотьях, а вышел в одежде панголина. Теперь вошел панголин, а выйдет нищий оборванец. Капюшон и наплечная сумка окончательно превращали в обычного странствующего бедолагу. Таких искателей куска хлеба на дорогах шатается столько, хоть режь – все равно меньше не станет…

Рассвело. Лес уже проснулся и на все лады распевал свои утренние песни. Грэм потянулся и нехотя вернул мысли к реальности. Ленивый отдых с поджариванием курочек на вертеле не входил в планы.

- Господи, Миронос всемогущий, сын божий, помилуй меня грешного, - он встал и перекрестился.

Сборы заняли совсем немного времени. Выйдя во дворик, умылся в умывальнике чистой дождевой водой. Вытерся полой плаща и зашагал на восток, жуя сушеное мясо, найденное в кладовке.

До Подгора два дня пути. В одежде нищего можно было идти по дороге смелее, что намного ускоряло продвижение к цели. Правда, завидев в дали приближающихся людей, панголин все-таки убегал в лес – это было обычным поведением бродяги. Он раньше замечал такие нелепые действия оборванцев, но не понимал их. Сейчас же для него открывались истинные мотивы скрытности этих людей.

С приближением к городу побеги с дороги учащались, и вскоре он уже не возвращался на тракт. Пробираться сквозь заросший кустарником дикий лес гораздо медленнее и утомительнее, чем легко шагать по утоптанной дороге, но зато безопаснее для разыскиваемого беглеца.

«Что я скажу отцу Иакову? Я сбежал из тюрьмы? Я убил праведного человека, чтобы просто вернуться? Зачем?.. Мне было страшно?.. О, Господи, что мне делать?»

Грэм боялся встречи с настоятелем и в то же время желал увидеться с ним. К тому же гнетущее чувство тревоги не покидало его ни на минуту. Иногда он думал о том, чтобы уйти в далекие леса и не возвращаться больше к людям, и каждый раз отгонял эту мысль.

Ночью панголин почти не спал и к полудню на второй день пути вдали показались ворота и ровная цепочка городской стены с высокими бойницами по всему периметру – Подгор. Возле главных ворот кипела своя особая маленькая жизнь, в миниатюре копируя городской уклад. Она развивалась по тем же законам, только разница между богатством и бедностью здесь была куда меньше, чем за стеной. По сути, нищий – он везде нищий, а богач тут – бедняк в городе.

Основная масса городского населения колебалась от нищеты до бедноты, существуя на мизерные заработки на полях и рудниках. Остальную, меньшую часть составляли более-менее обеспеченные торговцы, мастеровые и солдаты. Служители Церкви стояли особняком. Нужда их не трогала, но и в роскоши они не купались. Монахи жили на обязательные пожертвования горожан и оплату обрядов. Но были в городе и очень богатые люди – главы монастырей и их многочисленные родственники, занимающие различные места в церковной иерархии.

Грэм притаился в зарослях на краю леса и вытоптанной конями лужайки у постоялого двора. Тут пахло мочой и конским навозом. Надо немного подождать: к вечеру каждый, кто по каким-то нуждам покидал город, поспешит укрыться за каменными стенами.

Вдоль дороги в два ряда расселись попрошайки. Все как один серо-земельного цвета, с одинаковыми безразлично-жалостливыми лицами и белыми, прозрачными руками. Придорожный трактир гудел как встревоженный улей. Небольшой рынок пытался оспорить с ним звуковое первенство, но явно проигрывал житаре и компании в кабаке. Все это связывали в единую сеть невидимыми нитками бесцельно шатающиеся от одной группы к другой оборванцы.

Не в силах больше прятаться, Грэм вынырнул из своего наблюдательного пункта в кустах и смешался с серостью приворотной нищеты. Никто не заметил появления еще одного бродяги. Курсируя от одной компании до другой, он не сводил глаз со стражников у ворот.