Анна Гурова - Громовая жемчужина

— Цукиеми к нам присоединится? — спросил Херуки. — Или одного колдуна ей на ужин хватит?

— Богиня Счета Лун останется в море, — ответил Сахемоти. — Она еще не раздобыла новое тело, а старое уже не годится для визитов.

— Что ж, — вздохнув, сказал Херуки. — Казнь была жестокая, но быстрая. Предатель заслужил наказание. Это справедливо. Давайте помянем его, что ли, да вернемся в Репейники — здесь как-то неуютно…

— Еще чего! — с набитым ртом пробубнил Анук. — Ничего ты не понял, рыжий! Все только начинается. Самое интересное впереди.

Херуки моргнул.

— Куда она его потащила?

— На риф. Купание мокквисин уж как-нибудь переживет. А вот дотянет ли он до утра без огня на холодной скале среди моря?

— Хм… Нехорошее дело ты затеял, огненный демон. Предателя надо наказать, это верно, но убивать его так … да еще в день Голодных духов…

— Вот именно! — радостно подхватил Анук.

Где проходит дорога в ледяной ад? Через снежные пики гор Комасон, через зимние ночи Лесного Предела, когда стволы в лесу лопаются от мороза? Теперь Кагеру знал — путь в ледяной ад пролегает через море. Тайхео, словно огромный спрут, тянул к нему ледяные щупальца. Темная бездна — и сверху, и снизу. Вкрадчивые прикосновения воды к телу — как будто огромное скользкое чудовище выползло из глубин Тайхео и облизывает жертву влажным языком перед тем, как сожрать заживо.

Вокруг было море и темнота. Только вдалеке, на берегу, издевательски подмигивал огонек костра. Шершавая поверхность рифа была еще холоднее соленых волн, которые через него то и дело перекатывались. Деваться было никуда, неоткуда ждать спасения. Кагеру, вероятно, мог бы доплыть до берега, но он даже не пытался, поскольку прекрасно знал, кто поджидает его в воде. Холод вытягивал силы, слабость подтачивала мужество. Кагеру лег на спину и отвернулся от костра, чтобы не мучить себя напрасной надеждой.

А ведь поначалу всё шло хорошо. С каким трудом Кагеру удалось скрыть свой ужас, когда, вернувшись из Асадаля, он обнаружил братьев-богов целыми и невредимыми. Тогда он ждал немедленной кары… но боги вели себя как обычно. Никто не заподозрил его, это мокквисин видел отчетливо — Анук никогда не умел притворяться. И Кагеру расслабился, решил — на сей раз проскочило. Кто же мог подумать, что этот мальчишка Ринго разузнает то, что не удалось узнать Сахемоти?

Холод тысячами ядовитых игл просачивался в тело. Слабость оборачивалась болью, которой становилось всё труднее противостоять. Кагеру казалось, что он погружается в океан, состоящий из одной ледяной боли. Он уже не видел ни рифа, ни моря, его сознание наполнилось многоголосым шепотом. Призраки звали его из-под воды, называя по имени. Люди, которых он помнил ярко и не помнил совсем, мужчины и женщины, все те, кого он погубил за свою жизнь, кого он убил собственноручно, колдовством или железом; те, кто умер по его вине или по его приказу; те, кто отдал за него жизнь из любви и преданности — попадались и такие. Тощий человечек в одежде гонца, с траурной белой косынкой на голове: «Спасибо вам, господин лекарь! Век не забуду вашей доброты! Какая, говорите, тропинка ведет к вашей усадьбе?» Пожилая женщина с темным пятнышком посередине лба: «Отдайте мне моего внука! Куда ваш волк унес его?!»

К распростертому на камне мокквисину тянулись десятки призрачных рук. Шепчущие голоса твердили одно и то же: «Мы голодны… Мы хотим есть… Мы съедим тебя, мокквисин!»

— Вы только гляньте! — Анук указал обглоданной костью на костер.

С костром творилось что-то странное — он пульсировал, словно пламя было кровью, протекающей через невидимое сердце.

— Голодные духи добрались до колдуна, — сказал Сахемоти. — Он умирает.

— Может, я лезу не в свое дело, — опять завел Херуки, — но вы могли бы прикончить его как-то более… по-человечески.

Анук только хмыкнул — и принялся за очередное куриное крылышко. Сахемоти по обыкновению промолчал.

— Не сделал ли я ошибку, связавшись с тобой? — с упреком сказал ему Херуки. — Ты поначалу казался мне справедливым, а твои цели — благими…

— Так я и справедлив. Обрати свою жалость на более достойного человека. Тот, что умирает сейчас на рифе, не заслужил ничего, кроме ада.

— Милосердие не имеет никакого отношения к справедливости.

Несколько мгновений Херуки хмуро глядел на пульсирующий костер. Потом встал и начал разматывать пояс.

— Ты знаешь, что от вассалов, выступивших против воли того, кому они присягнули, отворачивается удача? — только и спросил его Сахемоти.

— Знаю.

Херуки через голову стянул рубашку, принялся распутывать завязки на сандалиях.

— И ты готов пойти на такую жертву ради человека? Плохого человека, мокквисина, предателя? Не с того ты начинаешь свой путь милосердного бога!

— Милосердие не имеет отношения к здравому смыслу, — буркнул Херуки и с разбегу нырнул в волны.

Анук проводил его возмущенным взглядом.

— Брат, рыжий совсем рехнулся! Что он делает?!

— Зарабатывает дешевую популярность. Или роет себе могилу. Или то и другое одновременно.

— Как он смеет вмешиваться? Останови его! Прикажи Цукиеми, пусть вышвырнет его обратно на берег!

— Я же еще в Асадале сказал тебе, что не буду вмешиваться. Останови его сам, если сможешь.

Анук помрачнел.

— Ага, чтобы я сломал ногу на ровном месте или случайно поджарил себе голову собственным пламенем? Только безумец выступит против бога удачи. Но я это запомню! И тебе припомню, как ты помешал мне наказать мокквисина! И как ты хотел бросить меня той ночью, когда напали демоны, я тоже не забыл! Думаешь, если я твой брат, то можно на меня плевать?!

Сахемоти даже не сделал вид, что слушает. Оба они понимали, что эти глупые жалобы и пустые угрозы принадлежат мальчишке, чье тело носил огненный демон. Но о том, что Анук и Хоори — не одно и то же, огненный демон вспоминал всё реже и реже.

«Учитель!»

Кагеру поднял голову, поморгал, но его окружала темнота. Она все же была предпочтительнее, чем сонмы духов, которые накидывались на него, как только он закрывал глаза. Он уже совсем не чувствовал тела, словно ни рук, ни ног у него не осталось. Всё было сожрано голодным духами. Или еще не всё?

«Когда учитель умрет, я стану мокквисином вместо него!»

Над головой Кагеру бледным пятном нависло лицо Головастика.

«А чтобы стать таким же сильным, как он, я съем его сердце, и вся его сила перейдет ко мне»…

«Сгинь, выродок!» — Кагеру нашел в себе силы пошевелиться, но призрачный Головастик даже не заметил этого движения. Он вылез из моря, заполз ему на живот и уселся там, глядя на него сверху вниз и алчно скалясь.

«А потом я съем его мозг, чтобы стать таким же хитрым, как он…»