Екатерина Соболь - Дар огня

– Он так сказал? – фыркнул Генри.

– А еще сказал, чтобы не искали вас и спокойно праздновали. И что вы обязательно вернетесь. И велел Свану не расспрашивать, где вы были так долго. Сказал, что вам надо побыть одному.

Генри потрясенно выдохнул, и скриплер улыбнулся. Глаза среди складок коры сияли.

– Они ваши друзья. Они понимают вас и любят. Хотите еще один мудрый совет? Надо уметь не только побеждать, но и радоваться победе.

– Скажи им, что я иду.

Элвин тут же скрылся, и Генри пошел в прихожую. Спокойно открыл дверь – и тут же с невнятным вскриком захлопнул ее обратно.

Он думал, его способность удивляться была исчерпана еще с утра – оказалось, ничего подобного. Генри постоял, держа ладонь на ручке двери, потом снова осторожно потянул ее на себя. Ничего не изменилось: за дверью все так же стоял Барс. На чем он, собственно, стоял, если за дверью не было ничего, кроме облаков, Генри разглядеть не успел. Барс неспешно зашел в прихожую и сел в шаге от Генри, обернув хвост вокруг лап.

– Э-э-э… – сказал Генри и прокашлялся, но ничего умнее ему в голову так и не пришло.

И тогда Барс заговорил сам. Морда его при этом не двигалась: голос, низкий и звучный, совершенно человеческий, доносился откуда-то из живота:

– Ты себя не спрашивал, почему я именно сейчас решил, что пора вам найти Сердце? Не сто лет назад, не пятьсот лет спустя?

Взгляд у Барса был добродушным и в то же время опасным, он ждал ответа, и Генри осторожно предположил:

– Потому что, по легенде, игра продолжится, когда родится такой, как я?

– Ты родился с этим даром именно сейчас, потому что так хотел я. На королевство надвигается опасность, какой еще не бывало. Без Сердца королевство людей пало бы под ее натиском за пару недель, но сейчас, когда освоитесь с дарами, у вас по явится шанс.

– Я думал, ты выбрал меня назло Освальду, – медленно проговорил Генри.

Барс фыркнул:

– Я лучший волшебник этого королевства, а может, и всех остальных. Досаждать человеку, одержимому постыдным страхом смерти, – глупо. Я выбрал тебя, когда ты только родился: звезды над твоей колыбелью сияли особенно ярко, и я пришел к тебе и вдохнул в тебя дар.

Генри заморгал:

– Ты что, мог дать мне и добрый дар, если бы захотел? Так почему…

– О своем даре ты еще слишком мало знаешь, чтобы судить. Иногда то, что кажется худшим наказанием, приносит нам удачу. И я пришел сказать тебе: все только начинается.

Барс развернулся, прыгнул за дверь, прямо в подсвеченные золотом облака, – и исчез.

Генри долго смотрел на облака, проплывающие внизу, и, когда почувствовал, что готов, закрыл глаза.

– Хочу к своим, – сказал он, делая шаг вперед.

Когда туман вокруг рассеялся, он стоял на краю рощи. День был серый, ослепительное утреннее солнце ушло, но Пропасти были ярко подсвечены сотнями парящих в воздухе разноцветных огней: кажется, здесь собрались все светляки королевства. Люди сидели за длинными столами, разговаривали, передавали друг другу чайники и смеялись так спокойно, как будто и угощение, и время были бесконечными. Вокруг больше не было потерянных, каждый нашел своих родных и свое место.

Элвин с радостным скрипом схватил Генри за штанину и потащил к одному из столов, за которым тесно сидели люди. Но было одно свободное место – перед ним стоял чайник и куча тарелок с едой. К чашке кто-то прислонил табличку, на которой почерком Агаты было написано: «Для Генри. Не трогать».

Сван громко смеялся и что-то рассказывал тем, кто сидел вокруг него. Подойдя ближе, Генри разобрал: «Слыхали песню, которую все запели, когда Сердце загорелось? Это я сочинил!» Олдус сидел, низко согнувшись над столом, макал перо в чернила и быстро что-то писал. Перед ним лежала кипа исписанных листов, рядом со скучающим видом сидела почтовая сорока и от нечего делать долбила клювом по столу. Генри взял верхний лист – Олдус даже не обернулся – и прочел первую фразу: «Если вам скажут, что я, Олдус Прайд, ни в чем не виноват, не слушайте. В тот день я повел себя, как последний болван…»

Генри положил лист обратно и перебрал остальные. Видимо, это было то самое письмо королю, которое Олдус собирался написать. Но, кажется, он не смог вовремя остановиться и вместо этого начал записывать всю историю с самого начала. У Олдуса как будто даже рука не устала, и, если существовал дар без труда исписывать кучу бумаги, Олдус, похоже, его обрел.

– Привет! – Сван обернулся, и его улыбка засияла в полную силу. – Садись, тут такой мармелад, лучше, чем у нас в Хейверхилле! – Сван вдруг нахмурился, глядя ему в лицо, и серьезным, взрослым голосом спросил: – Ты в порядке?

Генри кивнул и обвел взглядом серебристую рощу, снующих повсюду скриплеров с распустившимися листьями, светляков, шумных людей, чашки и тарелки.

– Просто блеск, – ответил он.

И, уже произнеся это вслух, с удивлением понял: да это же чистая правда.

«Однажды эта игра продолжится» – так сказал Великий Сивард, прежде чем навечно закрыть глаза. Все жители волшебного королевства знают эти слова с детства, но никто не догадывается, что принадлежали они на самом деле вовсе не Сиварду.

Жил-был король Освальд, и было у него два сына. Старшего, Ингвара, в народе все любили – при рождении Сердце волшебства одарило его способностью исцелять наложением рук, и куда бы Ингвар ни шел, везде он нес радость и здоровье. Даже когда он был юн, каждый, кто был знаком с ним, понимал, что однажды он станет замечательным королем, и это порадовало бы любого отца, но не Освальда. Тот мечтал править вечно и никогда не делиться властью. Поэтому он взял Сердце волшебства и…

А впрочем, вы и сами прекрасно знаете, что было дальше. Вернемся лучше к второму принцу – тому, про которого люди ничего не слышали.

Дар Сиварда проявился, когда ему было пять лет, и привел его родителей в ужас. Это была худшая способность из всех возможных: дар огня, ненавидимый всеми, и Освальд в ярости объявил народу, что его младший сын скончался от болезни.

Но это было не так – отец запер Сиварда в его покоях с суровой няней, которая за ним отныне присматривала. Королева вскоре умерла, и с тех пор к Сиварду приходил только его старший брат да еще, раз в месяц, отец. Но Сивард не жаловался – он прекрасно знал, что он позор семьи и что жизнь взаперти – куда лучше, чем смерть, а пока брат приносит ему книги, все не так уж плохо. Когда Ингвар спрашивал его, как он может верить в лучшее вопреки здравому смыслу, Сивард всегда отшучивался и ни разу не сказал ему правду. Правда была в том, что тьма внутри его никогда не спала, она только и ждала минуты, когда он сдастся и перестанет с ней бороться, ждала, чтобы вцепиться в него всеми когтями и больше никогда не отпустить.