Павел Корнев - Падший

– И что случилось? Умерла богатая тетушка?

– Бабушка. И давно. Но до совершеннолетия я не мог вступить в права наследования.

– И сколько тебе сейчас? – заинтересовалась Лили.

– Двадцать два.

– Да ты совсем мальчишка! – рассмеялась она, запустила пальцы мне в волосы и растрепала их, но сразу смутилась и поднялась на ноги. – Извини. Дать тебе расческу?

– Не стоит, – отказался я, не став, в свою очередь, интересоваться возрастом спутницы. Она была старше меня на год или два, никак не больше.

Неожиданно вагон качнуло назад, банка с остатками раствора опасно покатилась, но удержалась на полке. Лили поставила свой опустевший бокал на боковой столик, выглянула в окно и сообщила:

– Подцепляют паровоз.

И точно – не успел я выдернуть из вены иглу и согнуть руку в локте, как раздалось два коротких гудка, вагон вновь качнуло, и мы тронулись в путь. Платформа медленно уползла назад, поезд выехал под открытое небо и покатил, все набирая и набирая ход.

– У тебя новая татуировка, – заметила Лили браслет из переплетенных крестов на моем предплечье. – Когда только успел?

Я лишь рассмеялся и покачал головой.

Лилиана взяла нетронутый мною бокал шампанского, уселась на кровать и отвернулась к окну, словно начало поездки домой удивительным образом привело ее в дурное расположение духа. Мелкими глотками она пила игристое вино и молчала.

Я тоже молчал, не желая навязывать свое общество. Возникло даже желание уйти в вагон, но ломота оставляла тело как-то слишком уж неторопливо, и подниматься с кровати не хотелось. Так мы и смотрели на проносившийся за стеклом город, мокрый и темный. Лишь изредка стремительными светляками пролетали фонари и освещенные окна, в остальном – только серые силуэты домов.

Перестук колес на стыках рельс, неяркое моргание электрического светильника, редкие проблески света за окном. Молчание.

Наконец я не выдержал и пересел к Лилиане.

– Лили, – вздохнул я, взяв ее за руку, – что тебя беспокоит?

– Не важно.

– Нет, важно. Это как-то связано с тугами?

Лили повернулась ко мне, в ее глазах блестели слезы.

– Папа рассказал?

– О женихе? Рассказал.

– Это лишь часть истории.

– Так поделись со мной остальным.

И вновь потянулось молчание. Она смотрела в окно и ничего не отвечала, но и руку из моих пальцев не высвобождала. Я не торопил ее, сидел рядом и ждал.

– Это я во всем виновата, – неожиданно сказал Лилиана. – Эдмунд и его семья умерли из-за меня. – Она повертела в пальцах стеклянную ножку пустого бокала и убрала его на столик. – Я проклята, Лео. Проклята…

– Знаешь, Лили, – позволил я себе осторожную улыбку, – понятней не стало.

– Ты был когда-нибудь в Индии?

– Нет. Но за последнее время немало узнал о тугах. А что?

– Это сложно объяснить. Просто для индусов Кали реальна. Как и остальные боги. Они живут этим. Они так воспринимают мир.

– И что с того?

– Моя кормилица поклонялась Кали. Сколько себя помню, она всегда была рядом, с ней я проводила больше времени, чем с собственной матерью. Служанка рассказывала истории, учила ритуалам. Именно она посвятила меня Кали. И что самое ужасное – тогда я была этому рада.

– Юношеское бунтарство?

– Мне страшно не хотелось походить на собственную мать. Меня до сих пор трясет от запаха лауданума. Ей никогда не было до меня никакого дела. Порой она проводила в постели целые дни. Я ненавидела ее тогда. И, похоже, не простила до сих пор. Очень этого хочу, но не могу себя пересилить. Не могу – и все тут.

Я кивнул и ничего говорить не стал, просто не был готов комментировать услышанное. Лилиана сцепила побледневшие пальцы и продолжила свою путаную исповедь, напряженно смотря перед собой, словно каждое слово давалось ей с неимоверным трудом:

– Я гордилась причастностью к тайнам богини. Я чувствовала собственную значимость, избранность. Но когда мы с Эдмондом полюбили друг друга, наставница запретила мне встречаться с ним, запретила выходить за него замуж. Она сказала, что моя жизнь – в руках богини, что лишь воля Кали определяет мою судьбу. Я только посмеялась, не стала ничего слушать. И однажды ночью моего жениха, его родителей, братьев и сестер задушили туги. Такова была кара богини за непослушание.

Тут уж я не сдержался:

– Не думаю, что это как-то связано.

– Не думаешь? – вскинулась Лили. – Ты мне не веришь? Спроси отца! Или Адриано Тачини, он гостил тогда у нас в Калькутте!

– Лили, ты понимаешь, что туги убивают каждый день. Это простое совпадение.

– Отец провел расследование, он отыскал всех причастных к убийству и допросил. Все они говорили о воле богини. Все! И даже перед казнью никто не отказался от своих слов.

– И твоя кормилица?

– Ее повесили вместе с остальными. Она улыбалась, когда ей на шею надевали петлю.

– Нет никакой Кали, ты понимаешь это? – воззвал я к голосу разума. – Это просто суеверия необразованных индусов!

– Я верю в ее существование, – упрямо заявила Лилиана. – Ты ведь тоже веришь в своего бога, разве нет?

– Я не… – Я хотел сказать, что не верю, а точно знаю, но осекся и замолчал. Знание и вера – разные вещи. И поскольку я именно верил, то привел иной аргумент, нежели собирался поначалу: – Пусть все так, как ты говоришь, но это – дела давно минувших дней. Какая разница, что именно случилось много лет назад в далекой Калькутте? Забудь и живи настоящим. Все давно закончилось.

Лилиана зябко поежилась, и я уловил сотрясшую ее дрожь.

– Ничего не закончилось, Лео, – обреченно произнесла Лили и шмыгнула носом. – Ничего…

– Если ты о газетных утках…

– Не об этом. Полгода назад мне напомнили о долге перед богиней. Почему, ты думаешь, я стала танцевать в варьете? Это настоящие ритуалы. Танцы посвящены Кали!

– Стой! – потребовал я. – Напомнили? Кто?

– Не знаю. Однажды я просто обнаружила у себя под подушкой письмо. Мне обещали покровительство богини, а взамен требовали послушания. И когда задушили того бедного фотографа, я… – Лилиана расплакалась и принялась вытирать покрасневшие глаза платочком. – Я почувствовала вину за это! Мне обещали покровительство и сдержали слово! Я не хотела иметь к этому никакого отношения и сбежала из города!

Голова пошла кругом от нереальности происходящего, словно угодил на страницы приключенческого романа, но я решил до поры до времени не обращать на это внимания и по полицейской привычке зацепился за противоречия.

– Но почему ты решила вернуться? – и сам же выдвинул предположение: – Новое письмо?

– Да, – затряслась она. – У меня нет выбора. Я должна вернуться. Но мне страшно. Знал бы ты только, Лео, как мне страшно…

Я знал. Все мои чувства обострились, и обуявший Лили ужас колючими волнами вламывался в сознание, привлекая и отталкивая одновременно.