Сергей Малицкий - Очертание тьмы

– Кач! Иска! Брог! Как вас там? – заорал Дойтен и пошевелил пальцами правой руки. Опухоль вроде спала, и рука не болела, но двигать ею было страшновато. Похоже, и в самом деле ему придется поносить ее пару недель на перевязи. А ведь этот лекарь – Корп, кажется, – оказался не так уж и плох. Так что и эта стычка обошлась малой кровью, хотя неудобства причинила. Конечно, славное прошлое позволяло надеяться Дойтену, что он управится с мечом и левой рукой, но вряд ли он мог себе позволить прыгать с перехваченной тугой повязкой клешней. Что ж, придется приносить пользу каким-то другим способом.

– Кач! Брог! – заорал еще громче Дойтен и уже подумывал, не воспользоваться ли вновь свистком, когда в открывшуюся дверь просунулись сразу две головы – чернявая и белобрысая.

– Горячей воды и помочь мне одеться, – зевнул Дойтен. – И побыстрей.

Не прошло и десяти минут, как Дойтен уже стоял в обеденном зале, который опять был пустынен, разве только постоялец в зеленом застыл над блюдом в дальнем углу, да все та же монашка привалилась к стене в другом. Дойтен кивнул и тому и другой, но ни один из них не ответил ему даже жестом, впрочем, белобрысый Брог, который старательно перевешивал меч на поясе Дойтена под хват левой рукой, уже справлялся с полученным заданием.

– Успокойся, – строго сказал Качу, который сопел рядом от зависти, Дойтен. – Может быть, то, что ты увидел вчера, тебе не придется больше увидеть никогда. Как бы ни была страшна женщина, думай, что она у тебя последняя. Впрочем, об этом тебе еще рано. Да и все относительно… Какие новости?

– Да нет никаких новостей, – пробормотал Кач, не отрывая взгляда от меча. – С утра гость был в трактире. Из замка кто-то. С ним разговаривал ваш защитник и девчонка ваша. И охотница еще. Потом он ушел, а потом и они все сели на лошадей и уехали из города. Сказали, что, может быть, на весь день. Прочие егеря тоже с утра ушли в город. А защитник ваш половину ночи не спал, вернулся под утро с этим высоким егерем… с Фасом. А с утра как будто и выспался. Не знаю. А судья ушел в город раньше всех. Сказал, что вернется к полудню. За каким столом накрывать вам?

Дойтен оглянулся на старика, попытался вспомнить его имя, но не вспомнил, повернулся к Качу и подмигнул ему:

– А скажи-ка мне, приятель: кто сейчас старается на кухне?

– Как и всегда, – пожал плечами Кач, – мамка. И Иска ей помогает. А когда надо что почистить да порезать, так и мы. Но у мамки с утра голова разболелась, так что дед помогает. Аол!

– Вот ведь одарил бог долголетием и бодростью, – покачал головой Дойтен. – А что это с вашим постояльцем?

– С Чуидом? – понизил голос Кач. – Он уже два часа так сидит. И монашка. Может, спит с открытыми глазами? Монашка-то точно спит. Сегодня с утра все как не в своей шкуре. У мамки голова разболелась. Амадан, и тот хнычет. Мамка говорит, что погода будет меняться.

– Чудно́, – пожал плечами Дойтен. – Проводи-ка меня на кухню, парень. Надо с мамкой твоей поговорить. Заодно и накрой там. Найдется угол стола, чтобы блюдо поставить? А большего мне и не надо.

На кухне в клубах пара с котлами медленно, но уверенно управлялся худой старик Аол. Рядом с ним мелькала фигурка Иски, которая была мокра от пота. В углу у двери сидел, подтянув ноги и положив на колени заплаканное лицо, Амадан, который за три года из сопливого мальчишки превратился в высокого, но все такого же сопливого парня с толстыми губами и копной пепельно-серых волос. Его благодетельница, а также тетка Иски и мать Кача и Брога – Тина обнаружилась в дальнем углу кухни, у открытого окна и, как показалось Дойтену, сдала за прошедшие годы. Именно поэтому он с веселой улыбкой поклонился седой женщине, которая опиралась спиной о стену так, словно отработала без минуты отдыха целую неделю, сдвинул с края стола деревянные доски и ножи, присел на скамью и с благодарностью принял у Кача принесенное им блюдо с жарким.

– Рад тебя видеть в добром здравии, Тина, – проговорил он, облизывая ложку. – Вид у тебя, правда, такой, словно ты впряглась в плуг и вспахала не одну десятину земли; но вот же, есть помощники.

– Ты чего хотел, палач?.. – с трудом выдавила чуть слышное женщина. Казалось, что на ее лице живы были одни глаза.

– Не палач! – погрозил женщине бараньим ребрышком Дойтен. – Усмиритель. Я тебе еще три года назад объяснял, что я не палач. Или четыре года назад? Я ж ведь здесь пятый раз или четвертый? Забыл уже… Не палач я!

– Но Олту убил, – прошептала Тина.

– Конечно, – обозлился Дойтен. – Надо было дать ей разодрать мне горло. Сидел напротив нее так же, как и напротив тебя. Кто знал, что у Цая, кроме него самого, вся семейка – имни? И вот что я тебе скажу, Тина. Дочь я ее не убил. Вот, покалеченный, а вытерпел. Не смог.

Он бросил ложку на стол и обернулся. Аол что-то размешивал в котле, Иска быстро рубила на соседнем столе лук. Пальцы просто мелькали.

– Ловко, – кивнул Дойтен и снова посмотрел на Тину.

– Не так, – прошептала она. – Это дочь Цая тебя не убила, а не ты ее.

– Считай, что мы с нею квиты, – буркнул Дойтен и снова взялся за ложку. – Слушай, как вы выживаете? Я не знаю, сколько Священный Двор отваливает вам за наш постой и еду, но у вас же пустой зал! Сидят два… чучела, и больше никого. Кач! Где ты там? Вина мне! Сколько там из меня вчера крови спустил этот лекарь, не знаю, но надо восполнить, голова кружится что-то. Так что скажешь, Тина? В чем секрет?

У стола появился Кач и поставил перед Дойтеном кубок.

– Нет секрета, – выдохнула Тина и вытерла дрожащей рукой слезу, что катилась по щеке. – Делай свое дело, и все. Наша стряпня лучшая в городе. Мы не на ходу, поэтому до шествия народу маловато, но зато отправляем еду и в замок, и в ратушу. Случалось, и в Блатану снаряжали обоз с копченостями, Транк мастер по этому делу. Да и Юайджа кое-что не сама готовит, а у нас берет. Так что не разгибаемся… Второй день пошел вашего разбирательства, Дойтен. На судье вашем лица нет. Ты уже человека убил. Что дальше-то?

– Вот пришел у тебя спросить: что дальше? – пробормотал Дойтен. – Ты-то что с лица спала? Ведь не пахала же, в самом деле?

– Не пахала, – кивнула Тина. – Тебе скажу. Плохой человек приходил с утра. Очень плохой. Говорил о чем-то с вашим новым защитником и девчонкой его. Говорил, а сам взглядом черным весь трактир ощупывал. Я чувствую такое… Вот ты, Дойтен, хоть и кровь на тебе, а неплохой человек. А он… Так что пришлось крылья раскрыть да прикрыть своих деток. Кача, Брога, Иску. Чтобы не разглядел. Плохие слухи ходят по земле, Дойтен, плохие. Вроде бы дети стали пропадать. Непростые дети, но все одно дети. А кто знает, может, и мои Кач с Брогом тоже способны чувствовать, как я? У меня прадед колдуном был. Уведут, что я буду делать?