Ольга Голутвина - Крылья распахнуть!

— За что приговорен? — не удержался Аквамарин, хотя и не собирался вмешиваться.

— За окрас.

— Как это — за окрас?

— Илвам положено иметь шерсть бурого, черного, серого, белого или желтого цвета. У детенышей окрас одинаков: зеленовато-коричневый, чтоб в листве их не видели хищники. А потом детеныши становятся взрослыми, сбрасывают детскую шерсть и отращивают постоянную. Илв, о котором мне рассказали, был детенышем не хуже прочих, но взрослая шерсть его оказалась полосатой!

Изумруд сделал драматическую паузу.

Его слушатели переглянулись, и Аквамарин спросил:

— Ну и что?

— Как — что? — опешил илв. — Полосы ведь! Черные! На серой шкуре!

— А кому это мешает?

— Всему племени! Этот полосатый может размножиться! И его детеныши тоже могут стать полосатыми!

— Вы так высоко цените чистую наследственность своего народа? — понимающе откликнулся Алмаз. — Полосы неприемлемы?

— И пятна! Пятна тоже мерзость!

— Хорошо, но что было дальше?

— Полосатому предложили умереть, но жалкий урод отказался и бежал из Форенуара. Разумеется, за ним послали тень-убийцу. Она и сейчас преследует урода.

— Подожди, — сдвинул брови Алмаз, — ты говорил, что это было четыре года назад?

— Вождь, это невероятно! Полосатый почему-то жив!

— Четыре года? Она что, едет верхом на черепахе, ваша тень-убийца? — В голосе Алмаза звучало разочарование.

— Да, — неохотно признал илв, — она движется неспешно. Зато она точно повторяет путь жертвы. Ее не собьют с пути ни огонь, ни вода, ни ураган, ни пропасть.

— Ну и что? — опять вмешался Аквамарин. — Беглецу надо просто шустрее путешествовать. Если бы за мною ползла смерть, я бы обзавелся выносливой лошадкой и шлялся по Антарэйди вдоль и поперек. И на каждом придорожном столбе-указателе выцарапывал бы для убийцы послание: сдохни, верная моя, от дурной болезни!

— Тень не умеет читать, — серьезно ответил Изумруд.

— За четыре-то года и тюлень научится!

— В самом деле, — вернул Алмаз беседу в нужное русло, — что мешает беглецу просто бродяжить с нужной скоростью?

— Человеку не мешает ничего. А для илва каждый день будет пыткой. Илв не выдержит долго без и-ллиу. Он просто остановится и подождет убийцу.

— И-ллиу?

— Это не переведешь одним словом. Это когда ты живешь на одном и том же месте, видишь одни и те же лица, слышишь одни и те же голоса. Если у илва это отнять, он не захочет жить. И-ллиу можно сменить, понемногу привыкнуть к новому. Но как это сделаешь, если за тобой идет смерть?

— И все же полосатый жив… кстати, откуда это известно?

— Раб, с которым я беседовал, был учеником шамана. Время от времени его учитель проверял, жив ли полосатый. Каждый раз змеи отвечали: жив. На четвертый год шаман отправил ученика узнать, что происходит, и заговорил посланца от тоски по и-ллиу на три полные луны. Но ученик оказался незадачливым странником и попал в рабство. Впрочем, он уже не тоскует по лесу Форенуар: Дерево Смирения забрало его память.

— Хорошо, но чего ты хочешь?

— Хочу, чтобы Ожерелье помогло мне поймать полосатого урода. Я поселю его в моем лесу и буду ждать, когда придет тень-убийца. Я буду колдовским зрением наблюдать, как она его убьет. Так я смогу приблизиться к тайне.

— Как имя беглеца?

Илв издал несколько свистящих звуков.

Алмаз и Аквамарин постарались скрыть улыбки.

— Полагаю, — сказал Алмаз, — среди людей его называют иначе… Обряд открыл тебе, где надо его искать?

— Не понимаю! — провизжал Изумруд. — Я слышал голоса, они перебивали друг друга. Одни говорили, что полосатый провел четыре года в странствиях. Но это невозможно, этого не один илв не выдержит! Другие голоса уверяли, что полосатый обрел и-ллиу. И это невозможно, за четыре года тень-убийца нашла бы его даже в Таумеклане!

— Ты говорил, что во время обряда не слышишь лжи?

— Конечно!

— Но хоть что-то полезное ты узнал у этих голосов?

— Я молил указать мне тропу для поиска. Тогда голоса начали слаженно повторять одно слово. Я раньше его не слышал и не знаю, что оно означает. Такое странное, короткое…

— Да что за слово-то? — не выдержал Алмаз.

Илв недоуменно чирикнул в ответ:

— Бенц…

Экипаж шхуны «Миранда» не закатил даже попойку в честь обретения крылатого сокровища. Успеется. Мало что-то украсть — надо унести украденное до появления законного владельца.

Все понимали, что если не сумеют улететь до возвращения эдона Манвела — им не придется хвалиться своей добычливостью. Может, портовые певцы и сложат о них балладу, но им этой баллады уже не услыхать.

А потому команда срочно готовилась к отлету.

Распрощавшись с обжитым сараем, все перебрались на борт шхуны. Команда устроилась в кормовом отсеке, где были приколочены к переборкам восемь коек: четыре сверху, четыре снизу. Филин сколотил перегородку, отделил закуток для Мары и Литы.

Корабельный плотник ни минуты не сидел на месте. Он изучил шхуну сверху донизу, проверил набор корпуса, осмотрел каждый бимс и шпангоут, до последней дощечки оглядел палубный настил, простукал переборки.

Илв отбросил замкнутость и мрачность, лихо карабкался на реи, весело скатывался в грузовой трюм — не спускался по ступенькам, а именно скатывался, сжавшись в тугой ком, и не ушибался.

На борту он скинул плащ и рубаху. (Отец, посмеиваясь, рассказал Бенцу, что на «Облачном коне» капитан Джанстен особым приказом запретил Филину бегать без штанов.) Покрытая шерстью спина, серая с черными полосами, делала илва похожим на дворового кота. Только неизменная черная повязка портила впечатление.

Бенц случайно услышал разговор илва с Марой:

— Если б мы не добыли шхуну, я бы умер.

— Ой, уж прямо и умер бы!

— Да. Я же тебе рассказывал про и-ллиу. Ну, помнишь: это когда живешь на одном месте, а вокруг знакомые лица и голоса. Нам очень плохо без этого. Когда я покинул лес, я мучился, как от голода. Уже не мог этого выносить, хотел дождаться убийцы… А когда меня взяли в команду «Облачного коня», я сказал себе: здесь мое и-ллиу. Оно летает? И пусть летает! Вокруг все неизменно: палуба, мачты, трюмы. Я засыпаю и просыпаюсь на одной и той же койке, со мной моя команда… Пусть сгниет заживо тот, кто лишил меня «Облачного коня»! Но теперь надежда вернулась ко мне: у меня есть «Миранда».

Бенц сделал в памяти зарубку: расспросить Филина про загадочного убийцу. Но сейчас не до того. Надо обживать шхуну… И-ллиу, да? Ну, пусть будет и-ллиу!..

Бенц с удовольствием вселился в капитанскую каюту — одну из двух кают на носу. Вторая традиционно именовалась пассажирской, но пассажиров не предвиделось, и каюту — опять-таки по традиции — занял погонщик, второй человек на корабле.