Ольга Голутвина - Крылья распахнуть!

Отец услышал и добавил мрачно:

— Я про такое читал. И даже видел один раз. Эту петельку на человека накинуть, заклинанье сказать — и человек будет в твоей власти. Что велишь, то и сделает.

— Вот так, да? — оскалился Райсул. — Может, накинуть ее на шею этому… кошачьему корму? И велеть убить эдона Манвела?

Капитан заинтересованно обернулся на голос — но тут же махнул рукой:

— Не выйдет. Мы заклинание не знаем. А он вряд ли скажет… вот ты бы сказал?

— Ну, у меня бы, может, и сказал, — бросил Хаанс. Увидел на поцарапанной физиономии пленника презрительную ухмылку — и мрачно закончил: — А нет, так хоть потешусь.

— Да, верно, — кивнул Отец. — С этим что делать будем? Властям сдадим или сами пришибем? Что скажешь, капитан?

Бенц на миг замешкался, принимая решение. Но этот миг все изменил. Потому что при словах «с этим что делать» очнулась Мара.

Подняла голову. Глянула по сторонам, словно ища спасенья. И заговорила быстро, отчаянно, страстно:

— Что бы вы для него ни решили — все гаду мало! Но я прошу… я умоляю, заклинаю всеми нашими полетами… что для него присудите, то пусть и для меня будет! Ему нож — и мне нож, ему виселицу — и меня туда, я же его на борт пустила! Если он сдохнет, а я в живых останусь — мне потом руки на себя накладывать, а это грех! Вижу, что он за тварь такая… ненавижу… но забрал он мое сердце, вырвал… не переживу его!

Пленник сплюнул, бросил презрительно:

— Дура.

И тут же покатился по палубе, сбитый боцманским кулаком.

Мара вскрикнула и закрыла лицо руками, словно это ударили ее.

Взволнованный илв спросил Литу:

— Мару обидел чужак? Я порву его в клочья.

— Чужака рвать нельзя, — вздохнула Лита. — Да, он обидел Мару. Но если она умрет — она тоже умрет. Вот такие мы, люди.

Не только Лита сразу поверила подруге. Весь экипаж понял: не лжет, не пытается спасти дружка. Ей и впрямь не жить, если они разделаются с поганцем так, как он того заслуживает.

Дик задохнулся от бессилия.

Только сейчас он понял, как дорога ему дуреха, втравившая всех в беду. Мара стала для него не просто пастушкой, которую можно уволить и заменить кем-то другим. Она… ох, побери Дика демоны — сестрой, что ли, она стала?

Капитан принял решение — безрассудное, несправедливое, единственно возможное. Он подошел к Маре, наклонился:

— Посмотри мне в глаза… Я тебе обещаю, что убивать эту мразь мы не будем. Слышишь? Потолкуем, но не убьем.

И стал свидетелем чуда: увидел, как в мертвые глаза возвращается жизнь. Робко, с недоверием…

— Лита, помоги ей встать и уведи отсюда. И… это… штраф на месячное жалованье. За посторонних на палубе во время вахты. Рейни, это и к тебе относится!

Слова про штраф заставили Мару поверить капитану. И только теперь хлынули слезы — спасительные, целительные.

— Вставай, вставай, — засуетилась Лита. — Филин, помоги ей подняться, ее ноги не держат. Пойдем, я тебя уложу, мяту с мелиссой заварю, попьешь горячего… как тебя трясет…

— И сама не возвращайся, — предупредил капитан. — Сейчас пойдут мужские разговоры… Филин, а ты куда? Ты здесь понадобишься… Боцман, на чем дорогой гость сюда прибыл?

— Лодка у кормы, у якорной цепи.

— Райсул, Рейни — поднять лодку на борт!

На миг в глазах пленника мелькнула надежда: леташей рядом стало меньше. Вдруг удастся их разбросать? Но эта мысль исчезла при одном взгляде на боцмана. У джермийца на лице было жадное ожидание: ну, только дернись, парень, только дай мне повод тобой заняться… А рядом слева застыл илв — когти выпустил, мышцы напряг, вот-вот бросится. Ну нет, Ференандо уже драли когтями, хватит с него позорища!

Вернулись Райсул и Рейни:

— Капитан, лодка на палубе!

— Вот мы и с прибылью, — ответил капитан. — Гость доберется до берега своим ходом.

Ференандо прикусил губу. Сдержался, ничего не ответил.

Погонщик посоветовал:

— Вы, деточки, прежде чем за борт его кидать, пошарьте, нет ли у него при себе чего-нибудь ценного и лишнего.

— А лишнее — всё, — понимающе кивнул боцман.

— Незачем шарить, — жестко возразил капитан. — Он сейчас разденется догола и всю одежду тут оставит.

— Зима же! — возмутился пленник.

— Ничего-ничего, здесь не Виктия, зима мягкая. И нам плевать, сколько ты будешь сверкать голым задом на берегу и с кого ты снимешь штаны.

— Слышал, что сказал капитан? — рявкнул боцман. — Или хочешь, чтоб я тебе вместо горничной прислужил?

С грязными ругательствами эдон Ференандо ду Вега-Тьерра принялся сбрасывать на палубу одежду.

Уже оставшись нагим и готовясь перемахнуть через борт, он не выдержал и прошипел:

— Я еще вернусь!

— Да возвращайся, — щедро разрешил капитан. — Вот наш кот обрадуется! Он у нас мастер по крысам.

Спать Дику уже не хотелось, и он встал на вахту — в паре с Филином.

Глядя на поднимающееся из-за мыса солнце, капитан думал о своем решении.

Куда разумнее было бы пришибить эту тварь — опасную и наверняка злопамятную. А если учесть, что за поганцем стоит эдон Манвел, не менее злопамятный и куда более опасный…

— Пожалуй, я зря оставил в живых негодяя? — негромко спросил себя Дик.

Острый слух илва уловил эти слова. Филин принял вопрос на свой счет.

— Не зря, — прочирикал он в ответ. — Мара могла умереть. Это нельзя. Мара — часть стаи.

— Стаи? — насмешливо обернулся к нему капитан.

— Да. Шхуна — и-ллиу, а мы — стая.

— И я?

— Да. Вожак.

Дик развеселился. Живое воображение нарисовало ему густую крону таумекланского леса. И там, в этом разбушевавшемся воображении, по веткам наперегонки скакали голые, обросшие шерстью члены экипажа «Миранды» во главе с ним самим.

Улыбнулся забавной картинке — и вдруг его осенило понимание: а ведь Филин прав. «Миранда» стала для него большим, чем просто шхуна, а команда — большим, чем просто экипаж.

Дом? Семья?

И-ллиу…

Что ж, пусть будет и-ллиу. У многих в жизни этого нет, а ему, Дику Бенцу, досталось… И он будет крепко стоять за свою шхуну и за своих людей, а эдон Манвел и его прихвостни пусть издохнут от злости. Если понадобится, Бенц поможет им издохнуть.

Уже близка весна. Дик заберет лескатов из загона — и в путь! За зиму он обзавелся кое-какими связями, без груза не останется.

Эх, скорее бы крылья распахнуть!