Ольга Голутвина - Крылья распахнуть!

Мара устроилась на корме у якорь-клюза и с удовольствием вспоминала внезапное возвращение Филина, Литы и остальных. Жаль, не удалось как следует послушать про спасение подруги. Лескатов-то кормить надо!

Зато двойная радость: по дороге к загону встретила Ференандо. Поделилась новостью. Тот заулыбался, пожелал Лите счастья и сказал, что вскоре подойдет побеседовать с капитаном Бенцем — не нужен ли ему второй погонщик?

Хоть бы сладилось! Хоть бы довелось полетать вместе! Мара уже и жизни себе не представляла без этих сияющих глаз, без этой белозубой улыбки, без этих крепких рук.

Как он навещал ее тайком здесь, на борту! Как кричал чайкой, подавая знак! И плевать, что по ночам чайки не кричат…

И только Мара об этом вспомнила, как от воды послышался крик чайки!

Девушка встрепенулась. Огляделась в поисках Олуха — нет его, хвала богам, он на носу, он не слышит!

Как же тихо подошла лодочка!

А якорная цепь легко звякнула в клюзе…

Он поднимается по цепи, этот безумец!

— Уходи, — негромко сказала Мара. — Завтра приду к тебе сама.

— Завтра? — послышался снизу тихий, но страшный голос. — До завтра кто-то из нас не доживет. Я понял, когда ты ушла… ты так радовалась, что вернулся твой капитан… ждала его, да?

— А мне надо было рыдать? — так же тихо и страшно отозвалась Мара. — Сгинь, сумасшедший! Завтра поговорим. — Голос женщины смягчился. — Ну, люблю тебя, дурака, люблю!

— А если любишь — один поцелуй. Сейчас. Я почувствую, лжешь ли ты.

— И тогда исчезнешь?

— Исчезну легче тени!

На мгновение Мара заколебалась.

Но это же Бертран Острая Шпага, хоть и зовут иначе… Он не может, как другие… как обычные люди…

— Только быстро и тихо, — вздохнула она.

Ференандо не заставил себя ждать. С якорной цепи — на скобу сложенного крыла, через фальшборт… и вот он уже в потоке лунного света стоит перед Марой. Весь в черном, босой, улыбается.

— Один поцелуй, сердце мое!

А Мара уже забыла обо всем. Даже о том, что она на вахте. Всем телом качнулась к любимому.

Он так же пылко принял ее в объятия.

Притянул к себе. Закрыл рот поцелуем.

И сильными пальцами прижал жилку на шее.

Женщина тяжело осела к его ногам.

Ференандо огляделся.

Он был на борту не первый раз. Где каюта капитана — знал.

Второго вахтенного не было видно. Может, даже не понадобится его убивать.

Мужчина бросил взгляд на Мару, лежавшую у его босых ног. Губы Ференандо беззвучно произнесли:

— Дура.

Лезвие ножа, точно войдя в щель, аккуратно приподняло щеколду. Убийца придержал дверь, чтобы не резко открылась, не скрипнула.

В открывшуюся щель убийца увидел лишь темноту: магический светильник, о котором рассказывала Мара, был потушен, а иллюминатор закрыт створками.

Чуткое ухо убийцы уловило во тьме сонное дыхание.

Ференандо замешкался на пороге, рискуя быть замеченным вторым вахтенным. Он колебался меж здравым смыслом и тщеславием.

Если он сейчас перережет горло спящему Бенцу и тихо вернется к лодке… что ж, эдон Манвел будет доволен и щедро наградит догадливого слугу.

Но если ему удастся добыть Бенца живьем и представить пред очи «короля без короны»… о-о, какое блистательное будущее развернется перед удальцом Ференандо!

А такая возможность есть! Одно ловкое движение, два-три слова — и мерзавец Бенц не только сам явится в Порт-о-Ранго, но еще и шхуну пригонит!

Это опаснее, чем просто ударить ножом. Но когда Ференандо ду Вега-Тьерра боялся рискованных дел?

Тщеславие напало на здравый смысл и загрызло его насмерть.

Бесшумный шаг за порог… каюта маленькая, до койки три шага…

Второй шаг…

И нога наступила на что-то мягкое, живое.

Раздался гневный вопль — и в босую ногу вцепились когти.

Спандиец мог бы смолчать, получив рану. Но нападение из мрака было таким неожиданным, что Ференандо взвыл.

И слились вместе два голоса. Полный страха и боли крик убийцы — и боевой клич свирепого кота, продолжавшего драть чужака когтями и не дававшего вражеским рукам оторвать себя от добычи.

Этот двойной ор не только разбудил капитана, не только заставил сорваться с коек всю команду — он встряхнул даже трюмных крыс, еще не добитых котом по прозванию Бертран Острый Коготь.

Эдон Ференандо ду Вега-Тьерра угрюмо стоял на палубе. Бежать он не пытался. Столпившийся вокруг экипаж «Миранды» не дал бы ему даже дернуться.

Кот-победитель сидел на бухте каната и старательно вылизывался. Ни команду, ни изловленного злодея Бертран не удостаивал даже взглядом. Хотя на пленника вполне стоило посмотреть. У Ференандо был такой вид, словно его основательно пытали. Правая нога и обе руки изодраны в кровь, даже на физиономии следы когтей — хотя даже сам кот вряд ли смог бы понять, как он до лица-то дотянулся. По сравнению с этими боевыми ранениями не казалась такой уже страшной скула, подбитая в драке с леташами.

Боцман и Райсул, в отличие от кота, не сводили глаз с несостоявшегося убийцы. В их взглядах читалась судьба пленника, весьма простая и незавидная.

У юнги Олуха вид был такой, словно это его изловили на месте преступления. Боцман успел емко и веско высказать ему свое мнение о вахтенных, под носом у которых по кораблю шастают убийцы.

Боцман понимал, что бранить надо бы Мару. Но язык не поворачивался. На нее и смотреть-то было горько.

Женщина сидела на палубе, глядя перед собой пустыми, мертвыми глазами. Она молчала с тех самых минут, когда ее привели в чувство, рассказали о поимке убийцы — а она взахлеб, громко покаялась в невольном предательстве. Выкричалась — и теперь молчала.

Рядом с Марой, словно охраняя ее, застыли Лита и Филин.

Илв запутался в происходящем, но с уверенностью понял: Маре сейчас плохо. И Филин готов был драться за подругу хоть с целым светом… лучше, конечно, вон с тем расцарапанным чужаком.

— Капитан, ты глянь, что я нашел-то! — подошел к Бенцу погонщик. — Он эту штуку обронил, когда наш Бертран его взял в обработку.

На лопате, которой юнга обычно разбрасывал по палубе песок, Отец осторожно держал гладкую золотистую веревку, завязанную петлей и по концам украшенную черными шариками.

Капитан присвистнул:

— Если это то, о чем я думаю… ну, тогда эта тварь и каторгой не отделается!

— А докажите, что мое! — дерзко откликнулся пленный. — Мало ли какая дрянь у вас на шхуне валяется!

— Что такое, а? — шепотом спросил Райсул боцмана.

Тот негромко объяснил:

— Я так понимаю, какое-то незаконное колдовство. У нас чародеи получают разрешение от властей: кто светильники делает, кто талисманы для лескатов, кто еще что… А вредные для людей штуковины делать запрещено.