Ольга Голутвина - Крылья распахнуть!

— Тогда лопату в руки — и с крыш снег сбрасывать!

— Удачно пристроились, — подвел итог Отец.

— Ты-то удачно, — съязвил Дик. — В тепле и при сытном куске.

Погонщик не поддержал его шутку.

— На кухню все сплетни сходятся. Конечно, говорить будут больше про ораву, что нагрянула одновременно с нами. Но, думаю, и про нашу девочку что-нибудь расскажут… А ты, капитан, тоже ее ищи. Тебе с лопатой по всей обители расхаживать можно. Повезло.

— Нам с Филином повезло меньше, — ухмыльнулся боцман. — Знай таскай бревна да пили доски.

— А вы присматривайтесь, каким путем из обители удрать можно. Хорошо бы, конечно, уйти через главные ворота и не озираться, есть ли за нами погоня. Но вряд ли так получится.

— Через главные ворота? — прищурился Дик. — Стало быть, Отец, ты, как и я, подумывал открыто, перед главой обители, обвинить Каракелли в том, что они украли Литу?

— Это было бы самым правильным. Но неверным.

— Как это — «правильным, но неверным»?

— Закон на нашей стороне. Но закон здесь представляет глава обители. Ему дано право суда. Если Каракелли собираются продержать пленницу здесь полгода… ну, наверняка ведь потрясли кошельком! А Лита, конечно, кричит о беззаконии…

— На постоялом дворе кричала, — напомнил боцман. — А эти гады сказали хозяевам, что Лита чокнутая.

— Должно быть, и здесь так наврали, — печально кивнул Отец. — И глава обители то ли вправду им поверил, то ли делает вид, что верит. Так что на закон нам, небоходы, надеяться нечего… А сейчас пойдем в трапезную, поужинаем — да на вечернее моление. И глядите в оба: нет ли в храме нашей Литы?

— Не закричала бы, если нас увидит, — озабоченно промолвил Хаанс. — Не выдала бы нас ненароком…

— На молении встанешь рядом со мной. Держись скромно, гляди только на жреца, а лучше — в пол. И упаси тебя твоя богиня-хранительница вымолвить хоть словечко! Если кто-нибудь задаст тебе вопрос, на него отвечу я. Поняла?

— Да, сеора Модеста, — покорно отозвалась Лита.

— Не называй меня сеорой, ведь мы почти родственницы, — сказала Модеста диль Каракелли и улыбнулась. Должно быть, ей самой эта улыбка казалась добродушной.

Лита промолчала.

Нет, она не считала «почти родственницей» эту невысокую, широкоплечую особу с характером сторожевой собаки.

Тюремщица! Надсмотрщица!

Вроде и не сказала за всю поездку грубого слова — а в глазах стынет жестокая непреклонность.

В первые дни после пленения, когда прошло действие дурманящего снадобья, Лита пыталась умолить, разжалобить сеору Модесту. С таким же успехом она могла бы лить слезы перед железным капканом.

Но сейчас Лита приняла условия, которые диктовала ей эта ужасная баба. Для нее слишком важно было попасть в храм на молебен.

Антара — мать всего живого. Пусть услышит молитву Литы, пусть заступится!

А люди Антары и паломники пусть увидят в храме тихую, скромную девушку, которая не выкрикивает неистовых речей, не совершает безумных поступков и вообще ничем не походит на сумасшедшую.

— …И первым вспомним мы того, кто сотворил небо и землю, воду и огонь, кто дал жизнь Старшим богам. Эн Изначальный, создатель всего сущего, научил Старших богов чуду творения — и отстранился, передал им землю со всей ее красой. Старшие боги продолжили труд создателя: покрыли землю зеленью, заселили моря рыбой, сушу — животными, небо — птицами. Высшим актом их великой работы было создание человека — этот труд взяла на себя Антара. Сам же Эн Изначальный не вмешивается более в дела земные, лишь наблюдает за ними неотрывно и пристально…

Клодиус не старался говорить громко. Он знал, что каждое его слово дойдет до ушей тех, кто собрался в храме. Мудрые строители позаботились о том, чтобы жрец, стоящий на возвышении в глубине просторного полукруглого помещения, был виден и слышен каждому, кто ему внимает.

— Каждый злой, несправедливый поступок опасен не только для души того, кто его совершил. Он опасен для всех нас. Если когда-нибудь на земле зло превзойдет добро, если жестокости, подлости и лжи станет больше, чем доброты, милосердия и правды, — Эн Изначальный разочаруется в своем творении и уничтожит его. Весь мир, со всеми живыми тварями, сомнет он в ком, как сминает гончар неудавшийся кувшин. Возможно, потом он вылепит нечто иное — но нам об этом уже не узнать…

Лита стояла, опустив глаза в пол.

В детстве, услышав о грядущем гневе Эна Творца, малышка перепугалась так, что уснула в слезах. Ведь это ужасно! Кто-то потехи ради швырнет камнем в собаку — и это окажется той крупицей, что заставит зло перевесить добро в глазах Эна Изначального!

Как же могут Каракелли стоять и слушать слова жреца? Почему так спокойно сопит у нее над ухом сеора Модеста? Почему не бросится в ужасе вон из храма? Похитить человека… везти девушку к злобному уроду… Как же они не боятся гибели мира?!

Тем временем жрец продолжал:

— Возблагодарив творца, мы вспомним о высших его творениях, о бессмертных продолжателях его дела — о Старших богах. В этом храме хозяйка — Антара Кормилица. Поэтому сначала мы скажем не о ней: гостям — честь и место. Помянем в молитве Фламмара Жаркого, владыку огня. Грозен бывает Фламмар, когда обрушивается молнией с небес или встает стеной пожара. Но он же бывает ласков и заботлив, когда в зимний холод согревает дом и позволяет приготовить пищу на очаге…

Лита впервые с той минуты, как вошла в храм, позволила себе поднять глаза. Сеора Модеста не заметила мелкого непослушания.

Будь Лита здесь гостьей, а не пленницей, она бы с удовольствием рассмотрела и колонны в виде туго связанных снопов, и светильники — медные гроздья винограда, и настенную роспись, где Антара изображена в образе крестьянки могучего сложения — на уборке зерна, на покосе, на сборе фруктов…

Но сейчас девушка видела только людей, внимающих словам жреца.

Лита знала, что в обитель приехала знатная дама со свитой. Сеора Модеста и Зиберто диль Каракелли совещались: не нарушит ли это их планы?

— Нельзя не вознести хвалу и Вильди Изменчивому, — вел свою речь жрец. — Он поит землю и все живое на ней, он несет в ладонях корабли. Так пусть же не гневается на нас, не карает наводнениями, не разбивает о скалы суда…

А Лита осторожно искала взглядом знатную гостью. Вдруг та сможет вмешаться, помочь, защитить?

Вертеть головой было опасно. Но все же Лите удалось разглядеть двух женщин, стоящих перед самым возвышением, на глазах у жреца.