Ольга Голутвина - Крылья распахнуть!

— Взвар. Если можно, добавьте туда немного меда.

— Конечно, можно. Не беспокойся, добрая девушка, мы все соберем и принесем.

Подросток взял из рук фрейлины корзинку и скрылся за кухонной дверью.

Девушка направилась к выходу. Проходя мимо стола, за которым обедали небоходы, она чуть задержалась, глазами показала Бенцу на дверь — и ушла.

Дик положил на край стола недоеденный ломоть хлеба и вышел за фрейлиной.

— Помните ли вы, сударь, Стрекозиные пруды?

— Да как же я могу их забыть? — жарко выдохнул Дик.

Фрейлина (Дик только что узнал, что ее зовут Беатриса) усмехнулась.

— Вас тоже не забыли. Спасенная эрлета хочет вас… увидеть.

Легкая пауза перед словом «увидеть» так взволновала молодого человека, что он мог только кивнуть.

— Это можно сделать только сегодня вечером, — продолжила девушка и огляделась.

Но ничто вокруг не могло встревожить фрейлину. Храмовая обитель жила своей спокойной жизнью. Мимо промчалась стайка малышей. Неспешно прошли две женщины с бадейками на коромыслах — должно быть, несли воду на кухню. Занятые беседой, они даже не бросили взгляда на двоих паломников, стоящих у входа в трапезную.

— Вечером, — повторила Беатриса. — Те из свиты, кому госпожа не доверяет, получат приказ нести патрульную службу. Я узнала — будут обходить обитель вдоль стен. Мы сможем проскочить к дому. У спальни стоит верный часовой. Я дам вам свой розовый плащ с капюшоном. Если кто-то из прислуги случайно увидит вас, то примет за меня.

Дик подумал про сапожищи, торчащие из-под розового дамского плащика. Но промолчал. И правда, кто в полутьме будет разглядывать…

— У меня есть часы, — продолжила девушка. — Я сверила их ход с часами на башенке над храмом, которые тут отбивают время. За полчаса до полуночи я прерву свидание и выведу вас из дома, пока не вернулись с обхода эти… доблестные стражи.

Не дожидаясь ответа, фрейлина повернулась и быстро пошла прочь.

А влюбленный Дик только сейчас вспомнил, что они с друзьями собираются похитить Литу.

— Ничего не скажешь, вовремя в госпоже любовь взыграла! — тяжело бухнул Хаанс.

Конечно, капитан рассказал небоходам о назначенном свидании. И теперь сидел несчастный, унылый.

Если говорить честно, Дик успел подзабыть приключение на Стрекозиных прудах — лязг шпаг и поцелуй за статуей Таргана Непреклонного. Но сейчас ему казалось, что он каждую минуту разлуки помнил гордую красавицу в сером платье.

На боцмана он хотел огрызнуться, но этому помешал подошедший к столу старик в добротной одежде со знаком Антары на груди. Старик сказал учтиво, но властно:

— Добрые люди, у нас не принято засиживаться за трапезой. Поели? Вот и ступайте, вас ждет служба богине. Она, богиня-то, не любит пустых разговоров. Она труд любит.

Гости спорить не стали. Поднялись, поблагодарили за еду, вышли из трапезной и остановились у двери — там же, где только что стояли Дик и фрейлина.

— А ведь на свидание-то идти придется, — вздохнул Отец.

Бенц и Хаанс изумленно на него уставились. Только илв с интересом следил за прыгающей по двору вороной. Он полагал, что люди сами разберутся в своих делах.

— Кто знает, что может натворить гордая женщина, если мужчина не придет к ней на свидание? — пояснил Отец свою мысль. — Хорошо еще, если только пошлет служанку разыскать нерадивого любовника. А нас может погубить малейший шум… Сейчас рано темнеет. Служанка обещала, что до полуночи она гостя выпроводит. Вот тогда ты, капитан, к нам и присоединишься.

Бенц кивнул. Его слегка задело, что погонщик распоряжается, будто он тут главный. Но они были не на борту «Миранды». Старик говорил дельные вещи, а главное — Дик обрадовался возможности и выручить Литу, и пойти на свидание к прекрасной эрлете.

— С Каракелли надо разобраться без шума, — продолжал Отец.

— Без шума? — разочарованно повторил за ним боцман. Поднес к лицу огромные ладони, сжал и разжал кулаки. — Это что же, и морды гадам не отполировать?

— Мы в обители Антары, — напомнил Отец. — Богиня не любит шума и буянства. — Постараемся убраться тихо. Тут перед обедом от Каракелли приходил парень за едой. Они в трапезную не ходят, едят у себя в доме, так мне и поручили собрать им две корзины. Главный повар предупредил: вина им не давать…

— А разве богине это не угодно? — удивился боцман. — Виноград — дар Антары!

— Да, но у охранников такие морды, что не принялись бы спьяну буянить! Так я им положил хлеб, кусок окорока, большой горшок горячей каши и второй горшок — с грушевым взваром. Вечером придут за ужином, собирать буду тоже я. Так я им вместо взвара дам горшок козьего молока.

— И что? — не понял Бенц.

А илв недоумевающее чирикнул:

— Лита не пьет козьего молока!

— Вот-вот, — кивнул Отец. — Девочка его на дух не переносит. Говорит — запах от него мерзкий. Можно и не гадать — она его и в рот не возьмет.

— А нам что с того? — не понял боцман.

— А я успел добежать до здешнего целителя. Пожаловался: мол, на старости лет бессонницей маюсь. Он мне отлил настойки болотняка. А как отвернулся — я горшочек с настойкой стянул. Авось до завтра не хватится.

— Снотворное? — догадался капитан. — Ты его хочешь — в молоко?

— Ну да. Его будут пить все, кроме Литы.

— А если — не все?

— Ну, тут уж как повезет…

Лита сидела на скамье, неотрывно глядя на стену напротив, то есть вела себя так же, как вчера и позавчера. Она оставила попытки смягчить сердце своей надзирательницы или передать весточку кому-нибудь, кто смог бы помочь. Например, главному жрецу.

Увы, сеора Модеста ради безумных планов рода Каракелли готова на что угодно, ее не тронут мольбы и слезы. А глава обители, которому Лита, улучив минутку, скороговоркой поведала о своей беде, назвал ее бедной девочкой и пообещал молиться Антаре, чтобы та внесла покой в юную душу, истерзанную безумием.

Отчаяние сковало Литу, словно льдом… до вчерашнего вечера. После молебна, после встречи с друзьями жизнь и надежда вернулись к девушке. И сейчас трудно было прятать в глазах торжество и веселую злость.

Подошла сеора Модеста с подносом, на котором была глиняная чашка с молоком и блюдо с ломтями хлеба. (Завтракали в обители сытно, но ужинали скромно.)

Лита покорно протянула руку к подносу, взяла чашку, поднесла к губам… И вдруг побледнела, передернулась, вернула чашку на поднос.

— Я не могу, оно же козье!

— Ну и что?

— Не могу, оно же пахнет! Меня от этого запаха мутит.

— Запах как запах. — Модеста диль Каракелли с подозрением взглянула на пленницу. — Ты не взялась опять за свои штучки? Вроде прекратила от еды отказываться!

Лита действительно пыталась голодать, но сообразила, что если подвернется случай для побега, ей понадобятся силы.