А Эльстер - Вниз и влево (СИ)

— Черт его дери, — пробурчал Милош, — И как все некстати сложилось! Тадеуш с этой его цацкой…

— Нет, — медленно ответил Ткач, — Это далеко не случайность. Знаешь, кто это был?

— Старик-то?

— Да. Это Умберто Бенини, друг мой, — если имя его тебе о чем-то говорит.

— Признаться, нет, — сказал Милош, — Разве что, кто-то его упоминал, но очень уж давно. Я не знаю, чтобы такой в каких-то нынешних делах участвовал. Или это псевдоним?

— Не псевдоним. Отец Умберто явился собственной персоной, так он всегда и делал. Но ты прав: очень уж удивительно узнать, что старикан в игре. Страшно подумать, сколько ему может быть лет. Он ведь легенда…

Он лет пятьдесят назад еще начинал, — в восьмидесятых годах прошлого века, в Италии. Тогда как раз Папская область приказала долго жить, а итальянские власти выгнали со своих земель французов. Но с папой, представь, итальянцы общего языка не нашли. Он у них жил практически затворником в собственном Ватикане, и стерегли его у всех дверей, чтоб не сбежал. Это же, — вообрази только! — был бы международный скандал… Но мало было папе этих проблем — так у них еще и внутри раскол начался, в церкви-то. На два лагеря разделились священники: на ортодоксов… на традиционалстов, то бишь, — и на обновленцев.

Ну вот, тогда-то он себя и проявил, — Бенини. Он был ортодоксом, да еще каким ревностным. Но главное — он попытался организовать, наконец, в Ватикане спецслужбу. Со времен Папской области они лишились очень сильной сети, а новой не было. Сначала он преуспел, но в итоге надорвался и погорел. Он, фактически, все замкнул на себя, — отчасти от недоверчивости, отчасти потому, что с окружением ему не повезло. Церковь давно сдала те позиции, за которые он боролся. Но, с другой стороны, то, что он сделал, для одиночки было грандиозно. Он заменил собой целую контору, к тому же, умудрился изобрести светочувствительную бумагу и много чего еще, — да и вообще, в технике прогресс он вполне приветствовал, не то, что в вопросах веры…

Но все-таки итог его работы выглядел, как поражение. Казалось, он тогда сгинул в безвестность. Я, признаться, тоже так думал. Но теперь, похоже, придется другие версии строить. Еще тогда некоторые говорили, что он на самом деле просто разуверился в церкви как в платформе для своей разведки и решил прилюдно исчезнуть, заметя за собой след… Как бы то ни было, это очень сильный игрок, Милош. Кем бы он сейчас ни представлялся, — священником Ватикана, агентом итальянской СИМ, или еще кем-нибудь — прежде всего, он серый кардинал, который привык сам дергать за все нитки.

— Ну а от нас ему чего надо?

— Хм… Возможно, он и впрямь хотел с нами сотрудничать, а может быть, и нет. В любом случае, скандал он устроил намеренно, и добра теперь не жди. Одним движением руки он внес в наши ряды раздрай. Теперь нас постараются лишить инициативы, а наше подполье тихой сапой наводнить своими людьми, которые будут представляться кем угодно, только не теми, кто они есть. Может, он хочет нас сделать своей разменной монетой в каком-нибудь торге, а может, ему самому нравятся наши подземелья: тут удобно прятаться, если хочешь играть на австрийской территории…

— Стефан, — не выдержал Милош, — Ты все это так говоришь, что хоть ложись да помирай. Что делать-то думаешь?

— Ну, зачем помирать, — раздумчиво произнес Ткач, — Надо просто реально смотреть на ситуацию. Мы все-таки не зеленые юнцы, и имя Стефана Лодзянского тоже способно кое-кого удивить. А Бенини, похоже, не знает, кто мы такие на самом деле, и принимает нас за обыкновенное местное партизанское движение. Не будем его в этом разубеждать, а лучше оглядимся, кто еще годится на роль союзника.

— Да негусто с кандидатами-то.

— И тем не менее. Пока, если честно, кандидатов всего двое. Первый — это Абвер. Третьему Райху вряд ли понравятся игры итальянцев на их территории, и Ватикан им можно просто сдать. Но, — упреждающе пресек он возражения Милоша, — я понимаю, что кандидатура сомнительная. Во-первых, неизвестна роль абверовцев во всем происходящем, а во-вторых, расследование мое показало, что инициатива устранить нашу группу в 34-м исходила именно от них.

А второй кандидат — это все-таки Ватикан, Милош. Правда, для этого нам придется накачать Тадеуша снотворным и вывезти куда-нибудь на Мадагаскар. И, знаешь ли, мне это уже не кажется слишком плохим вариантом. Да, Тадеуш нас спас. Да, желание его участвовать в Сопротивлении — это половина причины, почему и я в нем участвую. Но остается еще и другая половина причины. Я все же хочу довести до конца расследование и месть за свою группу. Хочу выяснить, кто нас тогда подставил. Некоторое время подполье давало мне для этого базу, — а теперь оно само становится проблемой…

— Черт их дери, — сказал Милош, — Не нравятся мне что одни, что другие. Время еще есть. Давай не будем делать резких шагов, а?

— Что ты, — успокоил его Лодзянский, — Шаги будут исключительно деликатные. Некоторые я уже предпринял. Я, видишь ли, попросил двоих наших священников переметнуться в лагерь сторонников Ватикана, и теперь я более-менее в курсе, что там происходит. К тому же, я им поручил узнать, в каких областях и странах активизировалась деятельность церкви.

— Это еще зачем?

— Оценить размах ватиканской затеи. Я, например, уже сейчас по косвенным свидетельствам сильно подозреваю, что этими областями могут оказаться Австрия, Рурская область, Бавария и долина Дуная.

— Стефан, ты, конечно, голова, но я человек простой. Объясни.

— Независимо от конкретных намерений, Милош, все эти территории — прекрасный плацдарм, с которого можно разрезать Райх пополам. К тому же, это — отличная наступательная позиция для действий в восточном направлении, — в двух шагах от румынской нефти…

Примерно в то же самое время, как Лодзянский говорил с Милошем, в Берлине, в кабинете Вильгельма Канариса, возглавлявшего Абвер, раздался звонок. Секретарь докладывал, что некто Умберто Бенини добивается с ним встречи.

Канариса мало что могло удивить, — но, при всем его опыте и стаже, внезапное возникновение живой легенды на его пороге вызывало изумление. Он приказал немедленно проводить гостя в свой кабинет.

Войдя, Бенини кратко приветствовал его, — но жестом попросил обождать с разговором. Затем он сотворил крестное знамение и молитву, обходя помещение. Тут Канарису пришлось удивиться еще раз: он действительно заметил, как перестраивается ход его мыслей!

— Теперь, когда дьявольское наваждение оставило вас, мы можем говорить, герр Канарис, — величественно начал Бенини, — Но я опасаюсь, что свое внезапное прозрение вы склонны объяснить простой переменой настроения. Увы! — у меня для вас плохие новости. Если вы мне не поверите, я попрошу вас отправиться со мной, и мы продемонстрируем вам обряд экзорцизма над несколькими вашими гражданами. Но суть дела я изложу вам сейчас… Слушайте же! — и Германию, и Австрию захлестнула пандемия одержимости. На ваших улицах исчезают люди, а в городе множатся ведьмы, сумасшедшие и жертвы дьявольских козней, — словно взывая к временам, когда здесь пылали очистительные костры! Чего стоит одна Эльза фон Лейденбергер, деяния которой наблюдало множество людей! Я знаю: некоторые называют это наукой, психотропным оружием, — но хорошо же оружие, от которого спасает молитва и экзорцизм! И это оружие, герр Канарис, у вас использует кто-то, причастный к управлению страной…