А Эльстер - Вниз и влево (СИ)

— Мог бы, — кивнул Лодзянский, — Да не хотел. Я, конечно, плохой отец — но на свой лад о нем забочусь. И вдруг стал я примечать, что время-то идет, а сопливого идеализма в моем сынке не убавляется. Ладно, когда ему было восемь лет, и он распсиховался насчет собаки… Но, знаешь, жить с этим до третьего десятка — как-то слишком. Тот детский случай будто бы заморозил его в детстве — и его отношения к пресловутой Эльзе это тоже касается. «Подруга»! «Сестрица»!.. Бегает за ней по пятам, позабыв своих вполне нормальных подружек. Я тебе рассказывал как-то, какие о ней ходят слухи… Так вот: когда живешь прекрасными идеалами, а на деле фактически их не хватает, то тут одно из двух: либо ты себе должен все время врать, либо за тебя их переступают другие. И пока ты отводишь от этого глаза, ты слаб. Для того, чтобы стать сильным, Тадеуш должен это разрешить в себе. Слабаки не выживают.

— Да, тут ты прав, Стефан… Но, черт побери, я теперь не знаю, что он сотворит.

— А пусть его творит. Он уже и так наворотил выше крыши: вон, целое Сопротивление… Но теперь оно мне боком выходит основательно. Ватиканцы вот-вот начнут войну.

— Ага, мать их… — буркнул Милош, — И что делать будем? Что там союзнички наши легавые? Я до сих пор не уверен, например, что они лучше Ватикана или Абвера.

— По крайней мере, я пока не вижу, как они могут нас ущучить. Действовать-то мы будем с ними раздельно. Ну, дадим им в группы проводников… А шлемы их и впрямь действуют, ты сам знаешь. Без них нам крышка. Ах, да, слушай… Передали они мне шифровку. Предложили способ, как дело с мертвой точки столкнуть, чтобы заваруху начать. Чтобы, значит, поднять наших — всех ведь в дело не посвятишь, а они и впрямь многие колеблются. Ты только это… не веди себя, как твой племянничек. Короче, нужно и впрямь сжечь ведьму. Так, чтобы наши подумали на них.

Милош со свистом втянул воздух сквозь зубы:

— Знаешь что, Стефан… а это не слишком ли?! Я вот тоже к «хорошим людям» не отношусь — но до сих пор мне не приходилось убивать тех, кто совсем уж ни при чем!

— Еще один, — насмешливо проговорил Лодзянский, — Ишь, чистоплюй выискался. Давай, найди решение получше! Тут у нас народу, как в небольшом городе — ты хочешь, чтобы их полегла половина? Знаешь, что начнется, если мы не сработаем четко? Или мне прочесть тебе лекцию насчет больших и малых жертв? Да, мы это сделаем. Легавые сами обещали привести какую-то сумасшедшую. Вдобавок ее чем-то накачают, она и не почувствует ничего. Зато наших это впечатлит — и они забудут раздумывать, выполнять приказы или нет, а то развели моду… развесили уши на ватиканские проповеди. Полномасштабная резня в этих чертовых катакомбах мне на хрен не сдалась, Милош.

— Эх, Стефан… гореть нам в аду с тобой, вот что я скажу.

— Это уж непременно. Мне, знаешь ли, поздно на амнистию надеяться.

…Тадеуш, узнав страшную правду, чувствовал себя так, будто наелся раскаленных углей. Ему открылась та ужасная диалектика, на которую намекала Эльза: все хорошее куплено плохим. И, будто одной подруги детства было мало, — выяснилось, что это касается и нежданно обнаружившегося отца, и Милоша, с которым он успел сдружиться. Все, что окружало Тадеуша, имело страшную цену: спасение его коровы когда-то, его собственная жизнь, жизни матери и сестренок, безопасность Польши, и даже подполье, которое было оплачено проклятым талисманом… И самое ужасное во всем этом было то, что это было сделано из любви. Но как теперь жить с этим знанием? Можно ли с этим согласиться? Где найти меру оценки?

Через несколько часов явился Милош. Он явно желал ободрить племянника: сказал, что есть хорошие новости. Им удалось заключить сделку с полицией: шлемы от облучения в обмен на сведения об «инквизиторах». Так что пусть Тадеуш не беспокоится и набирается сил, закончил Милош, ставя на табурет кружку с бульоном.

В результате этой новости Тадеуш не ободрился, а наоборот. Сказав себе: «вольно!», он позволил лихорадке принести ему забытье. Но и в бреду все, что он узнал, его не оставило. Напротив, оно обросло гротескными образами, замыкаясь в безысходное кольцо.

…Сколько прошло времени, он не знал, — но в минуты облегчения ему казалось, что голова и тело уже болят не так сильно. Тадеуш пересилил апатию и попробовал подняться. Хоть и пришлось стиснуть зубы — но он все-таки уселся на топчане, сделал несколько вздохов и встал, схватившись за стену. Голова кружилась. Тадеуш опять сел.

Так, сказал он себе, лежать тут дальше без толку. Он, кажется, оставил на себе этот медальон, как знак некоего обещания… что ж, самое время подумать, как его выполнить. Если надо найти способ встать над обстоятельствами — то обстоятельства сейчас такие, что дальше некуда. Но чтобы это решить… надо выяснить кое-что, что ему неизвестно. Он до сих пор считал, что их просто облучают психотропным оружием — последним словом техники, — а слова священника всерьез не принимал. Да, он не знал, откуда взялась его неуязвимость — но мало ли, что еще могло с ним быть при таком научном прогрессе! Все-таки, перед опытами его пропустили через кучу каких-то непонятных приборов — и вопрос, только ли ради обследования. Но теперь еще и отец, явно что-то скрывая, утверждает, что Эльза — ведьма. Тадеуш вынужден был себе признаться, что в ведьмах не смыслит ничего. Говорят, они в сговоре с «нечистой силой» — и из этого прямо следует, что сила их — не человеческая. Сила демонов… Но насколько люди в ответе за это? Что, если демоны просто завладевают ими? В их лагере, например, одержимые не знают, почему больны. Может быть, достаточно уничтожить демонов, чтобы решить проблему? Да, хорошо бы, чтобы оказалось так. Куда проще было бы сражаться с ними, чем с Эльзой…

И он решил спросить об этом того, кто в таких вещах разбирался профессионально.

Одевшись, Тадеуш ускользнул из комнатушки Лодзянского. Хоть и со сломанными ребрами, но ловкости ему хватило, чтобы обойти отцовскую охрану: не зря он знал подземелья лучше всех. На топчане он оставил короткую записку: «Ушел по делу. Вернусь».

Ни с кем не встретившись, он добрался до того лагеря, который контролировали в основном «инквизиторы». Его тут же окружили, направив в его сторону оружие — но он сказал, что у него дело к отцу Умберто, и, к тому же, пули его не берут. Это не особенно убедило «инквизиторов»: автоматов никто из них не опустил. Правда, один отправился куда-то в глубину пещер, — и оставалось только надеяться, что не за дровами и бензином…

Через некоторое время из темного перехода вышел Умберто Бенини собственной персоной. Ни слова не говоря, он кивком приказал Тадеушу следовать за собой. «Инквизиторы» нехотя расступились, пропуская гостя.