Андрей Силенгинский - Крепость Тельцов

Так они шли часа полтора или два, изредка обмениваясь короткими репликами. Званцо в разговоре участия не принимал, справедливо полагая, что свое положение может только ухудшить. К его горлу больше не был приставлен нож. Мекит ограничился тем, что связал пленнику руки за спиной и, идя следом, в одной руке держал конец веревки, а из другой не выпускал свой кинжал. Попытаться бежать при таком раскладе было бы настоящим безумием, хотя — Кинжал про себя усмехнулся — сам он все равно попытался бы. Так или иначе, новый порядок значительно увеличил скорость передвижения их компании.

Но всему на свете приходит конец. Настало время, когда Кинжал рассудил, что в дальнейшем они вполне могут обойтись без общества Званцо.

— Я обещал отпустить тебя, и я тебя отпускаю, — процедил он сквозь зубы, глядя Нерожденному под ноги. — Руки развязывать не буду, прости. Думаю, повозившись немного, ты справишься с этой задачей и сам. Впрочем, даже если нет, едва ли тебе что-либо грозит, а до лагеря не так уж далеко. На прощание я хочу тебе сказать вот что: сейчас меня сдерживает клятва, но когда я в следующий раз тебя увижу, ты умрешь. Запомни мои слова хорошенько, это обещание.

Какое-то время Званцо стоял молча, и Кинжал уже подумал было, что он так и уйдет, не сказав ни слова. Но Нерожденный заговорил:

— Ты мне не понравился с первого взгляда, скорпион. Я не убил тебя сразу, это моя ошибка. Но я привык исправлять свои ошибки. Сейчас меня сдерживает веревка на руках, но когда я увижу тебя в следующий раз, умрешь ты. Да, это тоже обещание.

Кровь вскипела в жилах Мекита. Он с трудом преодолел искушение разрезать веревку на руках Званцо, чтобы предоставить ему шанс попытаться исполнить свое обещание немедленно. К счастью, он быстро понял, что вполне возможно именно этого Нерожденный и добивался, рассчитывая на горячность молодости.

Несколько принужденно рассмеявшись, он обратился к Юмиле:

— Милая, напомни точно, что я обещал относительно этого мелкого шакала?

— Ты обещал оставить его в живых, — обеспокоенно ответила девушка. — Ты ведь не собираешься нарушать клятву? Боги этого не любят…

— Да я сам этого не люблю! — всплеснул руками Мекит и тут же, резко повернувшись, ударил Званцо рукояткой кинжала по голове.

Не успев увернуться или защититься, тот рухнул как подкошенный.

— Я ведь ничего не обещал по поводу состояния его здоровья, — пояснил Мекит. — А это даст нам дюжину-другую минут форы. Поверь, эти минуты могут оказаться не лишними.

— Не перестарался? — деловито спросила девушка.

На всякий случай склонившись над распростертым на земле Званцо, Кинжал отрицательно помотал головой.

К рассвету они без всяких приключений добрались до гор, перевалили их по подсказанной Рикатсом тропе и только на той стороне позволили себе забыться коротким тревожным сном. После чего направились к лагерю объединенной армии, где Мекит рассчитывал обнаружить Рикатса.

Все это Кинжал пересказал, разумеется, с существенными купюрами и сокращениями, передавая только самую суть. Однако когда он счел свое повествование завершенным, Рикатс удивленно вскинул бровь.

— А где же окончание твоей истории, парень?

— Что ты имеешь в виду? — снова надевая маску деревенского простофили спросил Мекит.

— Ты, сожри тебя Рыба, прекрасно понимаешь, что я имею в виду! — рыкнул Рикатс. — Как, как во имя всех богов, тебе удалось уговорить Зевуара прийти сюда?

Кинжал испустил долгий покаянный вздох.

— Должен признаться, Рикатс, мне это и не удалось.

— То есть… как не удалось?

Выражение лица у главы армии сейчас было исключительно потешное, и Мекит им наслаждался. Хотя виду, разумеется, не показывал.

— Никак! — сокрушенно признался он. — Чего я только не делал, чтобы его убедить, разве только головой об стол не бился. Все напрасно.

Лицо Рикатса покраснело, глаза готовы были вылезти из орбит. Он готов был взорваться, и взрыв этот вполне способен был уничтожить ближайшее окружение.

— Если ты не убедил Зевуара, — медленно, проговаривая каждое слово, начал Рикатс, — то…

— То его убедила я, — встряла в разговор Юмила.

— Ты?! — теперь краска стремительно сходила с лица Рикатса.

Юмила просто кивнула.

Несколько мгновений Рикатс еще молчал, а потом внезапно разразился хохотом. Все встало на свои места. Зевуар может быть сколько угодно умным и хитрым, скрытным и подозрительным. Прежде всего он остается Девой. Этого не сотрешь и не изменишь. Разумом он может не доверять женщине, но в глубине души… Слова женщины для него всегда будут более вескими и значимыми, чем слова мужчины. И если он мечется, балансируя на грани между верой и неверием, именно женщина — не мужчина! — способна подтолкнуть его в нужную сторону.

— Забавно. Это надо запомнить, — пробормотал Рикатс, выходя за ворота.

Восточная граница Земли тельцов, город Арисса. Второй день Арисской ярмарки.

Кто бы мог помыслить еще вчера: Кайя, то есть, Найана, красавица Найана, дочь главного городского жреца, сиротливо стоит на пороге отцовского опустевшего дома, и не сводит заплаканных глаз с инородца, удаляющегося прочь по мертвой улице. Сардар не оглядывался. Он сделал для нее все, что мог в сложившихся обстоятельствах: довел до дома.

Он ушел, не попрощавшись, не хотел с ней говорить. О чем говорить? Зачем говорить? В его ситуации говорить — значит оправдываться. В чем оправдываться?! В том, что пустил кровь старому упырю, ее папаше? В том, что бросает одну в умирающем городе?

К демонам! К демонам! К демонам! Он не для того вырвался из застенка, чтобы погубить ее. Убийство жреца, пусть и гнуснейшего поганца — плевок в лицо божеству. Телец не потерпит оскорбления и отомстит, непременно отомстит, не сейчас, так позже, когда разберется со всеми прочими неправдами, творящимися в его Земле. Ей лучше держаться подальше от него, всему миру лучше держаться от него подальше.

И да, этот Яссен, он был не чьим-нибудь, он был ее отцом. Она умоляла показать, где лежит его тело, но Сардар отнекивался, ссылаясь на то, что плохо знает город, на нехватку времени, на то, что через четверть часа должен оказаться в распоряжении Михашира, чтобы вести его отряд потайными путями, о которых поведал все тот же Яссен. Отговаривался, прекрасно понимая, что не стал бы помогать ни при каких обстоятельствах, и оттого с каждым сказанным словом злился все больше на эту несчастную беспомощную дуреху. В итоге развернулся и ушел, не прощаясь.

Уходя, твердил про себя, бесконечно, по кругу, повторяя и перебирая причины, по которым не может остаться.

Военачальники не хватились Сардара: он сумел улизнуть во время сборов, и вернулся ровно в тот момент, когда суматоха улеглась. Людей прибавилось. Пять дюжин бойцов стояли на площади поодаль от ворот, готовые к делу. На головах красовались синие повязки, снятые с убитых врагов.