Виктория Угрюмова - Голубая кровь

Аддон обнял ее, стал гладить по плечам, пытаясь унять дрожь хрупкого тела. Уна сотрясалась от рыданий.

— Странные доспехи, длинный меч, жуткий шлем с черными блестящими глазами. Эти глаза выпивают душу. Я подумала… я подумала, отец, что смогла бы убить его такого, окажись мы друг против друга на поле боя. Что со мной?

— Тебе суждено, девочка, вынести чудовищную пытку — сделать окончательный выбор, — мягко сказал Каббад. — Никто не виноват, что так случилось, и нет страшнее этого приговора.

Случилось.

Произошло.

Ни боги, ни Судьба, ни люди не в силах изменить того, что было. А значит, наше будущее уже состоялось, ведь каждый его миг зависит от прошлых и настоящих поступков. Ты сделал шаг, произнес слово, и спустя время они отзовутся эхом.

Руф там, где ему велит быть сердце. Ты там, где велит тебе находиться твой долг. Не кори судьбу — мы сами выстроили мир, в котором живем. Мы строим его каждое мгновение.

— Страшен наш мир.

— Это мы такие. Он всего только наше отражение.

— Мы еще встретимся, — прошептала Уна. — Не знаю когда. Не знаю, где именно, но этот край будет светлым и счастливым. Он сам сказал мне об этом. И значит, где-то и когда-то будем существовать счастливые и светлые мы. Добрые, веселые, радостные, умеющие любить, прощать и понимать. Мы попытаемся полюбить друг друга еще раз, мы будем пытаться снова и снова, пока наша любовь не обретет себя. Я стану жить надеждой на такое будущее, но, — Уна взяла отца за руку, — настоящим я не имею права рисковать.

Быть войне.

— Быть войне, — произнес Шигауханам. — Вот и вторая попытка не удалась.

— Мы еще не побеждены, — возразил Руф. — Может, Созидателям предстоит возвести самые красивые города под небом Рамора.

— А победителей в таких битвах не бывает, — грустно усмехнулся бог. — Но двурукие никогда не задумываются о таких простых вещах, развязывая войны. Жажда отнимать жизнь у людей превыше жажды жить. Они ни перед чем не остановятся, чтобы уничтожить нас. Мы обречены.

— Ты же можешь стереть самую память о роде людском, — воскликнул Кайнен. — Сделай это, защити своих детей.

— Никогда, — ответил Шигауханам. — Я еще имею право вступить в сражение с богами Рамора, но никогда не выступлю против смертных. Иначе я уподоблюсь тем воинам, что убили твоего брата Вувахона. Я не желаю вызывать у своих детей те же чувства, что испытываешь ты по отношению к своим соплеменникам после смерти маленького пряхи.

— Помнишь, я говорил тебе — странный ты бог?

— Помню, Избранник.

— Я повторю. Очень ты странный бог. И ты достоин любви и уважения. Твой выбор верен. Но он неправилен. Я не поддержу тебя.

— Человек на моем месте посмеялся бы, — заметил Великий Аухкан. — Мне нравится, как ты научился думать.

— Скажи, кто будет командовать войсками?

— Обычно ими командуют Прародители, но я не стану делать этого.

— Тогда назначь меня: никто другой не знает, как воевать с людьми. Особенно если они наступают целой армией. И учти, что Аддон Кайнен — это не жалкий варвар Омагра. Это великий полководец. Он одолеет аухканов не только численностью своего войска.

— Каково тебе будет выступать против тех, кого ты любил?

— Ты сам назвал меня Избранником. А Избранник и смертник — это одно и то же. Какая разница, что умрет первым — тело или душа? Людей нужно остановить именно из любви к ним… к нам, неразумным. Потому что если в сражение действительно вмешаются боги, то ничего живого не останется под небом Рамора. И дело даже не в этом. Должны же мы начинать учиться жить в мире друг с другом и с тем, что нас окружает. Должны же мы научиться слышать!

Я хочу остановить их и попытаться дать им еще один шанс.

Я чувствовал их мысли, Шигауханам: любящая женщина, ждавшая нашей встречи, не готова принять меня иным. Она ненавидит вас, еще не зная, какие вы. Она даже себя не любит. А Уна всегда была лучшей. Что же тогда говорить об остальных?

— Я не хотел, чтобы так получилось. Шигау ханам помолчал.

— Если тебе когда-нибудь скажут, что боги всемогущи, не верь этому глупцу — он не знает, о чем говорит. Безысходность, Избранник, — чудовищная несправедливость происходящего. И я бессилен что-либо сделать.

Ардала не стала дожидаться таленара Кайнена и его воинов и прислала к царице Аммаласуне посольство, которое привезло ей корону и священный жезл Дифонга — два символа высшей власти. После того как сдался самый опасный и сильный противник, города-государства Рамора наперебой спешили признать верховенство Газарры.

В храмах раморских богов жрецы денно и нощно возвещали молящимся волю бессмертных: уничтожить чудовищ, которые снова явились из тьмы и угрожают людям. Обеспокоенные и напуганные граждане безропотно приняли известие о повышении налогов и исправно платили в царскую казну золотыми полновесными монетами, обеспечивая будущее себе и своим детям.

Государство царицы Аммаласуны работало на свою огромную армию.

Недолго сопротивлялся нашествию газарратов маленький городок Галфан, расположенный у истоков Тергера, но таленар Кайнен сжег его дотла. Пленных в этой крепости не брали — с каждой новой луной царица правила все более твердой рукой и инакомыслящих совершенно не терпела. «В моем царстве не будет мятежей», — возвестила она, и таленар огнем и мечом прошелся по близлежащим селениям. Непокорный князь был убит в бою с Аддоном, и его смерть была значительно легче, чем жизнь угнанных в рабство подданных, которых Аммаласуна подарила далекой Леронге в благодарность за сотню новехоньких боевых машин, присланных в качестве первой дани.

Печальная судьба Галфана побудила колеблющихся и сомневающихся побыстрее расстаться со своими сомнениями.

Выбор, сделанный в пользу жизни, представлялся разумным даже самому заядлому скептику.

Аммаласуне, царице Газарры,

Шэнна, Ирруана, Ардалы, Леронги и прочих земель

от Килиана Кайнена,

главы клана Кайненов,

хранителя Южного рубежа.

Возлюбленая повелительница!

Спешу воспользоваться оказией, чтобы уверить тебя в неизменной преданности и любви. С твоим отъездом Каин снова опустел и затих. Когда тебя здесь нет, жизнь теряет основную часть смысла. Остается повседневность — она затягивает, но не поглощает. Ведь душа и разум непозволительно свободны. А вернее, у тебя в плену, и ничего с этим не поделать.

Дозорные отряды докладывают, что никто не нарушал наши рубежи, однако в приватной беседе все как один утверждали, что их не покидало ощущение чьего-то незримого присутствия. Они не могут доказать, что за ними наблюдали, но втайне убеждены в этом, и теперь люди боятся уходить далеко от крепости небольшими отрядами.