Дмитрий Казаков - Чаша гнева

– На молитву, братья, на молитву!

Ворча и зевая, невыспавшиеся рыцари и сержанты собирались к палатке командора.

21 июня 1207 г.

Горная Аравия, горы и пустыня к юго-востоку от Крак де Монреаль

Ночь опустилась на пустыню мягко, точно огромная черная сова – на жертву. Скрылось за горизонтом яростное светило, и только скалы пыхали теплом, отдавая собранный за день жар.

После повечерия де Лапалисс собрал рыцарей и сержантов.

– Во имя Господа, братья, – сказал он. – Днем стражу несли воины сеньора Жослена. Сейчас наша очередь. Нам нужно выставить пять дозоров…

Робер, к собственному удивлению, оказался в паре с братом Готье. Им выпало идти на восток, к самой дороге, на которой рано или поздно должен появиться караван.

Пожилой сержант критически осмотрел молодого рыцаря с головы до ног.

– Меч и щит брать не стоит, – сказал он, хмыкнув. – Ограничься кинжалом и турецкой палицей [114] нанизанный на деревянную ручку и наполненный свинцом шар с торчащими во все стороны шипами . Возьми также у кого-нибудь из сержантов легкую кольчугу без рукавов. Для ночного дозорного главное – не вооруженность, а подвижность.

Вздохнув, Робер отправился выполнять распоряжения ветерана. Пусть он всего лишь сержант, но зато выжил в десятках стычек с неверными. Вскоре молодой рыцарь был готов.

– Хорошо, – на этот раз во взгляде брата Готье оказалось несколько больше дружелюбия. – Иди за мной…

Ступая след в след, они вышли из лагеря и двинулись вниз по склону. Пожилой сержант шагал почти бесшумно, под сапогами же Робера то и дело скрипели камни. Ему приходилось прилагать усилия для того, чтобы перемещаться тихо. Когда ступили на песок, стало немного полегче. Но здесь обнаружилась новая трудность – ноги стали увязать.

– Тихо! – неожиданно сказал брат Готье, останавливаясь. Робер прислушался: откуда-то с юга, из невообразимой дали донесся странный полувой-полуплач.

– Кто это? – спросил молодой рыцарь.

– Шакалы! – и брат Готье пошел дальше.

За горизонтом готовилась взойти луна, и они шли навстречу вырывающемуся из-за края земли призрачному, бледному сиянию. Но свет этот скорее мешал, чем помогал. Тени от барханов бежали по пустыне, делая ее пейзаж обманчивым. Там, где глаза видели яму, могла быть ровная поверхность, а там, где должна быть возвышенность, вдруг обнаруживался провал.

– Зрению лучше не доверять, – сказал брат Готье, когда воины Храма добрались до дороги и залегли около нее за грядой круглых, обточенных ветром, камней. – Как и слуху. Песок все время движется, и шорох его под ногами мало отличен от шороха под ветром.

– Как же быть?

– Развивать чутье, – ответил сержант, небрежно опершись спиной о камень. Он, казалось, совсем не обращал внимания на окружающее. – Оно всегда подскажет тебе, что вот тот камень – это камень, а не затаившийся лазутчик, а что шум за тем барханом – оттого, что там ползет змея, а не сарацин.

– А если у меня нет чутья? – Робер усмехнулся.

– Тогда твои шансы на выживание не очень велики, – сержант улыбнулся, в полутьме блеснули его на удивление хорошо сохранившиеся зубы. Ровесники брата Готье обычно могли похвастаться разве что несколькими сточенными пеньками, старый воин же сохранил практически все, чем наделил его Бог.

Некоторое время лежали молча. Робер упорно пытался определить, есть у него чутье или нет, вслушиваясь и вглядываясь в окружающий мир. Все было тихо, барханы равнодушно серебрились под звездами, и тянулась мимо дорога, мертвая и пустая, словно по ней не ездили уже сотни лет.

Признаков чутья не находилось.

Наконец Робер сдался. С шумным вздохом он уселся на песок и, копируя позу старшего товарища, привалился спиной к камню, который среди ночной прохлады показался почти горячим.

– Не беспокойся, – проговорил брат Готье чуть насмешливо. – Нам нужно следить только за дорогой, а если на ней кто появится, я услышу издалека. Из песков же к нам никто не подкрадется, кроме ящериц и пауков…

Он сделал молниеносное движение рукой. Тускло сверкнул, отражая звездное небо, кинжал, и когда лезвие стало видно вновь, на его кончике бессильно дергал лапами огромный мохнатый паук.

– Ничего себе, во имя Господа! – сказал Робер, глядя, как сержант аккуратно кладет паука на камень и придавливает другим.

Несмотря на то, что во тьме могли скрываться и другие, еще более опасные твари, тихая пустынная ночь дышала покоем. Невероятным казалось, что в любой момент придется обнажить оружие и с кем-то сражаться. Равнодушно светили звезды, медленно поднимался к зениту умирающий месяц, тихо-тихо посвистывал ветер. Поддавшись общему умиротворяющему настрою, Робер набрался смелости:

– Брат Готье, а что за советы ты даешь брату Анри? – спросил он, и тут же напрягся, готовясь к гневному или, может быть, равнодушному отказу.

Сержант посмотрел на молодого рыцаря с интересом.

– Клянусь Храмом, ты задаешь интересные вопросы, брат, – сказал он. – Пожалуй, я ошибся в тебе.

– И все же, что это за советы?

– Милостью Божией я обладаю некоторыми познаниями, которые могут быть потребны на пользу Ордену нашему, – брат Готье некоторое время молчал, но Робер ни о чем не спрашивал, боясь даже дышать – вдруг собеседник не пожелает говорить дальше. – Очень давно я пять лет провел в сарацинском плену. Не скажу, что там было очень хорошо, но моим соседом по узилищу был старый византиец по имени Андроник. Он умер у меня на руках за год до того, как я смог бежать, но до смерти успел научить меня тому, как через движение и расположение звезд открывать волю Отца Небесного.

– Через движение звезд? – в восклицании Робера был ужас перед святотатством. – Разве это не диавольская прелесть?

– Мой наставник был добрый христианин, хоть и схизматик, – пожал плечами брат Готье. – Изучая его науку, я не совершал никаких богомерзких обрядов. После бегства добравшись в Орден, я исповедался на капитуле перед тогдашним магистром, Жильбером Эралем. Ни он, ни прочие братья не нашли греха во мне. Я причащаюсь и молюсь, как и все, а крестное знамение совершаю много раз на дню…

В подтверждение своих слов старый тамплиер перекрестился.

– Как ты думаешь, прелесть это Сатаны или Божий промысел?

– Но если магистр и капитул признали, что здесь нет греха, – после некоторых размышлений сказал Робер, хотя внушаемые с детства истины – что все, непонятное христианину, есть от дьявола – призывали немедленно отречься от брата, оказавшегося чуть ли не колдуном. – То не мне с ними спорить…

От внутренней борьбы молодой рыцарь вспотел. С одной стороны, благочестие и верность Ордену брата Готье не вызывали сомнений, с другой – убежденность в том, что все тайные знания пришли к людям от князя мира сего, кричала, что даже общение с колдуном есть грех…