Валерий Елманов - Сокол против кречета

Бурунчи помрачнел.

«Ага! Не понравилось!» – возликовал Святозар и с невинным видом добавил:

– Наверное, если бы я ехал вместе с еще одним из своих воев, так Бату все четыре отрядил бы нас сторожить.

Сотник заметно колебался. Его рука с катышком уже потянулась к князю, но в нерешительности застыла на полпути и стала понемногу двигаться обратно.

– А может, он тебе не доверяет, а? – быстро выпалил Святозар и тут же сам ответил: – Ну, точно, так и есть. Как это я сразу не догадался?!

– Ничего я не боюсь, – рявкнул Бурунчи и резко протянул катышек князю. – На, бери. Подумаешь, багатур сыскался. Да я, если хочешь, еще один тебе дам, и все равно ты никуда от меня не сбежишь. Видал я таких.

– Может, и не сбегу, – примирительно заметил Святозар, и осторожно, чтобы не уронить, взял зеленоватый шарик. Мешкать он не стал, а то еще передумает нехристь, и мигом кинул его себе в рот. Жуя горькую, вязковатую, как глина, массу, он с удовлетворением убедился, что глаза его не обманули – второй катышек и в самом деле был гораздо больше, чем первый. Теперь осталось не спешить, дождаться, когда пойдет прилив сил, а уж потом и действовать.

Но перед глазами князя все вдруг поплыло, ему стало неожиданно весело, да так, что он заливисто засмеялся. Чудные проплешины на снегу и впрямь были смешными, напоминая что-то забавное, но что именно – вспомнить никак не удавалось.

Святозар хотел было спросить об этом у своего спутника, едущего рядом, – может, тот припомнит, но, глянув на Бурунчи, засмеялся еще сильнее. Уж очень глупо выглядело его удивленное лицо, полуоткрытый щербатый рот, в котором не хватало зуба. Ха-ха, кто же его выбил-то? Кулаком, что ли? Вот бы посмотреть! Хотя зачем смотреть, если можно представить. Это же так легко. Вот Бурунчи, славный малый, а вот кто-то большой с огромным кулаком, ой, сейчас умру от смеха.

Святозар склонился к луке седла и задыхался от гомерического хохота, настолько ему было весело.

– Я не обиделся, – вкрадчиво прошептал ему на ухо темник. – Мы же друзья, да? А разве на друзей таят обиду, правда?

Князь, икая, только молча кивнул, полностью соглашаясь с этим чудным добродушным человеком. Действительно, как можно сердиться на друзей. Может, и он кому-то покажется смешным. Он же не видит себя со стороны. А интересно было бы посмотреть на себя. Святозар на секундочку представил, как бы оно выглядело, и впрямь сумел увидеть себя чуть сбоку. Зрелище показалось настолько забавным, что он вновь согнулся от очередного приступа хохота.

– А в крепости тоже сидят твои друзья, – вкрадчиво нашептывал сотник. – Сейчас мы въедем туда, и они тоже посмеются вместе с тобой. Крикни им, чтобы они открыли ворота.

– А и правда, – икнул очередной раз Святозар. – Вместе смеяться еще веселее, – и в перерыве между приступами весело и громко гаркнул:

– Открывай ворота! Кто-кто – я это! Сейчас… – Он хотел тут же, не дожидаясь, пока ворота откроются, поделиться своим хорошим настроением, но забавные фигурки на стенах так чудно засуетились, что он успел лишь приветственно махнуть им рукой и вновь в приступе хохота склонился к луке седла.

Тяжелые, щедро обшитые кованой медью, створки ворот Яика с протяжным похоронным скрипом стали открываться, впуская князя, необычайно веселого сегодня.

– С победой, Святозар Константиныч, – поздравил его препотешный ратник у ворот. – Никак…

А больше он ничего не успел сказать, потому что гости, едущие с князем, приступили к своему традиционному веселью, едва первые десять рядов втянулись в крепость. Впрочем, гадюке не обязательно вползать целиком в горницу. Она может кинуться кусать и с порога – была бы добыча. Здесь же добычи хватало.

А князь все смеялся и смеялся. Люди так чудно бегали друг за другом, так бестолково отбивались, забавно падали со стрелами в спинах, неуловимо напоминая ежиков, только старых, у которых осталось совсем мало иголок. Один уродливо растопырился посреди дороги, так забавно кричит, разевая рот. Жаль только, что среди всеобщего шума и гама не разобрать слов. Очень жаль. Они же, наверное, ужасно смешные. А если прислушаться?

Князь напряг слух, и вдруг прямо в его уши врезался последний выкрик:

– Будь ты проклят, Иуда!

И почти сразу же откуда-то сбоку, словно отголосок эха, еще один голос, звонкий, пронзительный и резкий, как удар сабли:

– Вовеки проклят!

«Это они кому? – опешил Святозар. – Не может быть, чтобы мне. Они просто не поняли, а я не успел им рассказать, как смешно на все это смотреть. Ну, к примеру, вон на того, который еще отмахивается от трех наседающих на него монголов… Они же все друзья. Это же все для смеха, как бы шутейно. Непонятно лишь, почему он сам не смеется, а кричит так, будто его князь совсем глухой. Нет, Святозар вовсе не глухой, он прекрасно слышал, что тот выкрикнул перед тем, как упасть: „Проклят!“ А кто? За что? Ничего не сказал. Загадка? Для смеха?»

Святозар оглянулся по сторонам и вдруг как-то неожиданно осознал, что ничего смешного тут нет, да, пожалуй, и не было. И кровь, и стоны, и стрелы в спинах – это все настолько всерьез, что дальше некуда, что павшие не поднимутся с земли, как и раненые, потому что вот эти поганые вонючие басурмане сейчас обходят их и деловито добивают стонущих.

«Да кто же их впустил в крепость?! – возмутился он, побледнев от негодования. – Как эти жалкие человечишки сумели оказаться внутри?!»

И тут же вспомнил: «Ворота! Они сами открыли для них ворота! Господи, какие глупцы! Они, что – ослепли?! Они не видели, кто перед ними?! Кто повелел так сделать?!»

И в ту же секунду к нему пришел ясный четкий ответ: «Ты!»

Поначалу он даже отмахнулся от этой беспощадности, но внутренний голос не утихал, звеня и перекликаясь, то звонко-насмешливо, то грозно-негодующе: «Ты! Ты!! Ты!!!»

В ужасе князь заткнул уши, но ему стало еще хуже, потому что раздался выкрик, который он на самом деле слышал последним:

– Проклят! – И тут же с разных сторон, наперебой: – Вовеки проклят! Будь ты проклят, Иуда!

«Это я – Иуда?!» – возмутился он, но тут же обмяк, с ужасом осознав, что да, именно он и никто другой, и именно Иуда, и еще Каин, потому что сейчас на его глазах убивали его братьев по оружию, по тому истинному боевому братству, которое не сравнить и не спутать ни с каким другим, потому что оно выше любого. Выше, чище, красивее и горделивее. Их убивали, а он и пальцем не пошевелил в их защиту. Их убивали, а он в это время… смеялся.

«Господи! Да я ли это был! Мне ли виделось все таким забавным?!» – взвыл он.

Лицо его словно окаменело, цветом уже ничем не отличаясь от девственно чистого снега, который намела недавняя вьюга в крепостной ров с замерзшей водой.

Где-то глубоко внутри него уже клокотал дикий звериный крик, который все шел, но никак не мог вырваться наружу. Святозар знал, что когда он вырвется, то ему полегчает, пусть немного, самую капельку, но хоть сколько-то. Ведь нельзя же держать в себе такой огромный воз боли, такую дикую ярость, злобу и ненависть, направленные только против себя самого, потому что истинно виноватых, кроме него, нет.