Валерий Елманов - Сокол против кречета

Тут царевич повернулся к вышеупомянутым, которые немедленно привстали и вежливо склонили головы в знак того, что все поняли.

– Теперь о Волжской Булгарии. Туда тоже надобно посольство снарядить. Негоже, чтоб самая ближняя суседка Руси в межусобьях захлебывалась. К тому же неспокойно ныне в нашем порубежье, так что сопроводить оное посольство надобно достойно, чтоб обидеть его никто и помыслить не мог. Потому придать им не обычную полусотню воев, а пять сотен. Главой же посольства надлежит быть моему стрыю Михаqле Святославичу.

После этих слов некоторые не сдержались – загудели, зашептались одобрительно:

– Истинно решил.

– Мудро, мудро.

– А ведь Вячеславу и крыть нечем, ежели что – чай, брат родной, – донеслось до ушей Константина, и легкая, почти неприметная улыбка скользнула по его губам.

Вот только была она с неприметной горчинкой. Да и как ей не быть, когда это решение лишь наполовину принадлежало ему, а на другую – про главу посольства – государю. Именно с ним он советовался буквально за полчаса до того, как выйти к остальным и сесть в это громоздкое золоченое кресло.

Тут-то и кроется закавыка с той самой горчинкой. Сам царевич решил поначалу все иначе – как с Византией, так и с булгарами, лишь в ходе беседы поменяв свою точку зрения на ту, к которой его подвел государь. Надо отдать ему должное – подводил не спеша и весьма деликатно, хотя и настойчиво.

Более того, даже выходя из императорских покоев, наследник не был до конца уверен в том, что именно так и надо поступить. Если бы не дозволение решать все по-своему, то как знать, что бы он произнес сейчас – свое или… не совсем свое. Но дед этим дозволением не освободил, а напротив – связал ему руки. Когда тебе уступают и в ответ хочется сотворить то же самое. Вот и…

И только теперь, слыша одобрительный шепоток, царевич понял, что государь и тут оказался прав.

Ну а теперь должен выйти и он сам, чтобы сказать о главном, о том, что не иуда его сын Святозар, но – истинный богатырь. Что пал он, положив несметное количество ворогов, смертию смерть поправ.

Не из-за кого-нибудь, а из-за Святозара молчали пушки, кои Бату для острастки позади своих туменов выставил. Благодаря ему не разметали они в клочья дружинников, шедших на решающий удар, отчего он и получился столь могучим. Так что Истислав может только гордиться таким отцом.

Но где же государь?!

Тут поднялся со своего места и Вячеслав Святославич. Хитер стрый. О том, что его брата – опору и подмогу посылают в Булгарию, не сказал ни слова. Об ином речь повел.

– Почто сын израдца за одним столом со мной сидит?! – грянул он. – Кто ты такой, царевич, чтоб собственной волей – ибо гласа государя я не слыхал – Истислава Иудовича вместях с самыми лучшими и именитыми мужами Руси равняти?! Кто как, а я того терпеть не желаю!

Взглядом же, горящим ненавистью к удачливому сопернику и устремленным прямо на своего братанича, он произнес: «А в первую очередь я тебя зрить не могу, да еще в этом кресле!»

Теперь получалось, что и откладывать нельзя, и дождаться государя не получится. Ах, дед, дед! Ну что ж ты занемог так некстати?!

Тут поднялся Осман Эрторгулович. Его рука явно искала саблю на боку, которой, слава богу, у него не было – не дозволено сюда с оружием заходить.

– Святозар Константинович – мой крестный отец, – негромко, чтобы не сорваться в крик, процедил Осман сквозь зубы. – Стало быть, его сын – мой брат от бога. У нас в роду не принято прощать оскорбления, наносимые братьям.

– Даже если у них такие отцы?! – насмешливо выкрикнул Вячеслав.

Трудно сказать, что, а главное, как ответил бы Осман. Может, сумел бы себя сдержать, а может, и нет.

Но Константин Николаич успел.

– Оба сядьте! Негоже за этим столом свары устраивать! – рявкнул он грозно.

В голосе металл прозвенел, да какой – куда там пушкам. Покрепче будет. Чистая сталь. Такой глас ослушаться – себе дороже. Но Вячеслав ослушался, оставаясь на ногах. Николаич же будто и не увидел, что его повеление не выполнено. Знал – начнет настаивать, так оно еще хуже выйдет. Лучше не обращать внимания.

– Что же до гостя, кой здесь сидит, то поведаю по твоей просьбе, Вячеслав Святославич, про отца его. Сразу скажу – горжусь тем, что у меня такой богатырь в родичах был!

Тут же косой взгляд в сторону бросил и заметил, как вздрогнул Истислав и вспыхнул румянец на его щеках.

«Вот и еще один союзник у меня появился, – подумал Константин и похвалил себя. – Вот мне и награда за то, что я за дедову спину хорониться не стал. Сам-то Истислав никто, но за его спиной Осман маячит, а это без малого четыре тысячи сабель, да каких звонких – заслушаешься».

Вслух же продолжил:

– Много сказывать не стану – о том более приличествует государю говорить – как да что было. Я лишь об одном упомяну – никто столь великое число ворогов Руси в геенну огненну не отправил, сколь Святозар Константинович.

– А Русь продал! – хлестнул, как булатным клинком, Вячеслав.

– За Русь он живота своего не пожалел, – отбил удар Константин. – И ты, братан мой, князь Истислав, можешь гордиться своим батюшкой.

В наступившей тишине неестественно громко прозвучал удар Вячеслава Николаевича кулаком по столу. Хорошо, что тот оказался крепок и выдержал. Из доброго дуба столяры мастерили столешницу, словно чуяли, что кое-кто, срывая злость, будет испытывать ее на прочность.

– Негоже тебе тут кулаками сучить. Не место, – с укоризной и явной иронией в голосе произнес Константин, вовремя вспомнив мудрые слова государя: «Кто первый из себя выйдет – тот и проиграл. А уколоть врага лучше всего насмешкой. От нее глупый человек обязательно взбесится».

И точно. Получилось. Да как славно-то. Не улыбки – смешок среди сидящих пронесся. Негромким он был, но Вячеславу и такого хватило.

– На все твоя воля, покамест государь болен, – процедил он, уже поворачиваясь к выходу.

«Остановить? – подумал Константин. – А вдруг не послушается? Тогда урон нешуточный. Нет уж, пусть идет. Но и совсем смолчать нельзя. Государев совет – не посиделки в селище. Тут спуску давать нельзя. Пусть идет, только… не по своему желанию, а по моему».

– Иди, иди! – подтолкнул он Вячеслава, который и без того был уже возле двери. – Я дозволяю. Остынь малость. Оно тебе на пользу, – и довольно улыбнулся.

Кажись, хоть тут управился. Пускай на время, ну да ладно. И Рязань не сразу строилась. Хотел было сесть, но подспудное чувство чего-то недоделанного мешало.

«Ах, да! – вспомнилось ему. – Я же еще не приговорил. Уж больно оно непривычно, вот и позабыл. Что ж…»

Он еще раз обвел внимательным взглядом всех присутствующих и произнес:

– На сем… приговариваю.