Сергей Кротов - Война. Часть 1

— Старшина, давай потихоньку за нашими… — шепчу напарнику.

— А нету у нас здеся партийных… — я ложусь на землю делаю руки рупором, направляя голос в сторону озера, — вышли все, последний, лейтенант, в болоте утоп, я тут за старшего — красноармеец Аниськин.

— Брешешь, Аниськин, — голос Семёнова снова становится жёстким, — ещё двое должно остаться: лётчик-майор и комбриг, что на аэроплане летели.

«Не понял, они что труп не нашли»?

— Собака брешет… — добавляю драматизма в голос, — комбрига того нынче ночью убило, мы с ним в секрете были, так ему пуля всю черепушку разнесла, там его и оставил. А лётчик — ранетый, отстал от нас где-то уже поутру…

Старшина длинной винтовкой с примкнутым штыком цепляет ветки кустарника, оступается и сползает в соседнюю воронку. В это же мгновение снизу по зарослям орешника, где мы прятались, короткими очередями начинают бить два пулемёта, сверху на голову сыпятся срубленные свинцом ветки.

«К земле огнём прижать хотят… поближе подобраться под его прикрытием… выходит, это не я тут время тянул, а они ждали пока отставшие ручники подоспеют».

Краем глаза, как при замедленной съёмке, вижу, как крепкая фигура старшины поднимается над землёй, рука с зажатой в ней гранатой идёт назад и тут же — резко летит вперёд. Взгляд напарника следующую секунду ещё провожает её, пущенную по дуге в сторону пулемётов, но вдруг какая-то невидимая сила бьёт бойца в грудь и, как сломанный манекен, отбрасывает его назад и вниз. Взрыв гранаты происходит в то же мгновение, как голова старшины скрывается из виду. Пулемёты сразу замолкают, я, пользуясь возникшей паузой, ныряю в воронку старшины, чтобы застать последний толчок его сердца, заливающего алой кровью продырявленную гимнастёрку, и последнее движение глаз с расширенными зрачками в мою сторону.

— Банзай! — Раздаётся совсем рядом.

Торопясь, кручу рукоятку и ставлю гранату на боевой взвод, резко отвожу руку в сторону, рука чувствует легкий щелчок ударной пружины…

Поднимаюсь на ватных ногах, вижу совсем рядом нескольких, поднявшихся на колени самураев, меня ведёт вперёд…. граната выскальзывает из мокрой ладони, шлёпается на землю и катится под откос в сторону японцев. Кто-то раскалённым прутом протыкает меня насквозь, падаю навзничь на старшину и до взрыва успеваю увидеть быстро падающее на меня черное небо.

— По сторонам гляди… — недовольно шипит Оля, глядя на тяжело дышащего ей в спину моряка.

Они только что проплыли полкилометра, в основном под водой, и пробежали метров триста в гору и, обшарив всё неподалёку, оказываются на небольшой полянке. Нагнувшись, девушка достаёт из сброшенного с плеча мешка спортивное трико и в два-три приёма быстрыми сильными скручивающими движениями досуха выжимает одежду, остро пахнущую болотом. Бойченко застывает, ослеплённый новым ракурсом прекрасного женского тела.

— Кому сказала…

Старшина, очнувшись, лезет в свой мешок, достаёт полотняные штаны не выжимая воды суёт ногу в широкую брючину, вторая нога скользит по камню, и он шлёпается на задницу. Через минуту, облачившись в форму и подняв глаза, он с сожалением видит уже одетую девушку, застёгивающую под коленом ремешок от ножен.

— Держи… — Оля поднимает с земли прорезиненный контейнер, расслабляет застёжки и достаёт оттуда два револьвера с длинными цилиндрическими насадками на стволе.

— Сухие… — удивлённо протягивает Бойченко, принимая один из них и две коробки с необычными остроносыми пулями.

— Заряжай, быстро… — из контейнера появляется небольшой чёрный фонарик с непрозрачным фильтром.

— Где наши? — девушка напрягает зрение чтобы разглядеть ещё тусклые в сумерках огоньки на противоположном берегу озера.

Где-то там сейчас расположился пост приёма инфракрасного излучения, срочно переброшенный из Краскино для испытания системы ик-связи в боевых условиях, состоящий из теплопеленгатора и фонарика с фильтром. При этом скрытной связь получается только в одном направлении: от фонарика к пеленгатору — создать портативный ик-приёмник пока не удалось.

— Вон видишь два красных? — рядом встаёт Бойченко, — они где-то посередине.

— Давай сам семафорь, ты привычный, — Оля садится на камень и тянется к своим тяжёлым ботинкам, лежащим на земле, — передавай: «вышли на точку, происшествий нет, начинаем поиск».

— И не торопись, одна буква в секунду, — девушка выливает воду из ботинок, — там детектор медленный, дождись подтверждения приёма кодом.

Через минуту между красными огоньками замигал ещё один — зелёный.

— Попрыгали… — выпрямляется Оля, спрятав фонарик в брезентовый подсумок на ремне.

Вечернюю тишину разрывают пулемётные очереди, многократно повторённые горным эхом, затем два глухих взрыва и снова всё замолкает.

— Ходу! — срывается с места девушка.

— Слышь, Петрович, а чего это мы по темну тащим этого бугая? Он же мёртвый, до утра что ль не мог подождать? — из темноты доносится молодой звонкий голос.

— Значит не мог, — сквозь зубы отвечает тот.

— А что ты вообще вызвался? Вон пусть корейцы бы и мудохались с ним? Я что обязан? Я вообще-то ординарец атаманов, да и ты тоже… Ну что молчишь, язык что ли проглотил? Хоть бы другого выбрал, тот помельче вроде был.

— Дурак ты, Васька, — отвечает пожилой прокуренный голос. — ты видал какие у нашего сапоги? Новые хромовые, кожа тонкая, генеральские… я на них сразу глаз положил, а у второго — яловые, сношенные.

— А чего ждём-то тогда, — не обиделся на «дурака» молодой, — сымать надо, окоченеет бугай — голенище резать придётся.

— Фу-ух, и то дело, — выдыхает с присвистом «пожилой», — посвети-ка мне, Василий.

— Чем я тебе посвечу? У меня коробок пустой.

— Не жмись, Васька, слыхал я, когда ты давеча шкондылял, какой он у тебя пустой.

— Ничего от тебя не скроешь, Петрович. — лезет в карман молодой.

— А сапоги-то, Василий, как на меня пошиты! — удовлетворённо хмыкает пожилой казак, прикладывая подошву снятого сапога к себе.

На землю с металлическим звуком шлепается что-то тяжёлое.

— Глянь-ка ножик! — вскрикнул молодой.

— Не ножик, а стилет! Ручка какая интересная, с кастетом и ножны кожаные с рисунком.

— Мой ножик! — Василий тянется к стилету, спичка гаснет.

— Да забери, — пожилой споро стягивает свои сапоги и надевает трофейные, — пособи-ка…

Быстро наощупь, сорвав портянки, напарники кое-как обувают труп.

— Поспешать надо, как бы не хватились нас.

— Здесь был бой, — шепчет Оля на ухо старшине, неожиданно появившись у того за спиной, — все трупы уже забрали, но судя по свежим следам крови, их не менее десяти должно быть. — Кровь-то ты как заметила? Не видно ж ни зги.