Андрей Валентинов - Крабат

Девушка отвернулась, провела кулачком по глазам и внезапно всхлипнула. Негромкий стук — мундштук ударился об асфальт. Курц рванулся вперед, но Андреас схватил его за руку.

— Ингрид, не надо! — выдохнул. — После Эйгера, если живы будем, делайте с нами, чего захотите, хоть манной кашей кормите три раза в день. Я согласен! Но сейчас… Понимаете, мы вроде пуль, которые из ствола уже вылетели…

Баронесса, не оборачиваясь, кивнула, нащупала сумочку. Негромко щелкнул замок.

— Перешли на военный язык, Андреас? Что ж, значит, настало время для тяжелой артиллерии.

Бумаги, вчетверо сложенные. Одна, другая, третья. Ингрид взвесила их на ладони, ударила сухим тяжелым взглядом.

— Наверно, следовало с этого начать, господа. Но мне, человеку наивному, казалось, что я ничего особенного не прошу. Только одно — дать возможность вам помогать…

Курц попытался что-то сказать, но девушка мотнула головой.

— Молчите, Антониус. Я на вас очень зла. Нельзя лгать в глаза! Сказали бы просто: «сопливая девчонка». Но дело сейчас не во мне… Деньги, которые я вам прислала, собраны в трех странах — в США, во Франции и у нас, в Германии. Там не триста марок, гораздо больше. В воинскую часть об этом писать было нельзя. Сами видите, какое сейчас время! Поэтому попросили меня, ничем не замечательную сопливую девчонку. Да что я рассказываю, читайте!.. Это списки тех, кто внес деньги, и в каждом, обратите внимание, упомянуты мои полномочия, как полноправного представителя ваших друзей. Берите!..

Андреас промешкал — и бумагу ему сунули в руку.

…Сверху заголовок — большие черные буквы, в самом низу — синие печати, между ними — фамилии и цифры. Английский язык Хинтерштойсер знал с пятого на десятое, но имена разобрать конечно же смог. И сразу же стало жарко. Дэвид Росс Брауэр, герой Высокой Сьерры, Вильям Бланшард, покоритель скал в Йосемити, Лестер Герман, физик-альпинист… Джон Гилл оказался пятым. Всего же — двенадцать фамилий. Андреас хотел уже отдать документ, но не удержался — посмотрел на последний абзац. Вчитался. Когда же смог оторвать взгляд, то из жара его кинуло в холод.

Он и она, Ингрид и Курц. Рядом, считай, нос к носу. Он что-то говорит — негромко, чуть ли не шепотом, она слушает, кусает губы.

…Тяжелая каменная кромка карниза беззвучно оторвалась от стены, неровные острые обломки врезались в податливый теплый воздух…

Андреас кашлянул. Не помогло. Кашлянул погромче.

— Вы там еще долго? Список правильный, и ребята правильные. Одного я не понял. Вы, Ингрид, сказали, будто вы представитель. А здесь написано, что глава какого-то международного комитета и председатель фонда. Это у меня английский неправильный?

Подумал — и поднял с асфальта мундштук, раз Тони не догадался.

— Не важно!

Баронесса отстранилась, поправила диадему. В глазах вновь — холодное северное небо.

— Вас не переделать, господа. Меня тоже. Но договориться мы все-таки должны.

Воду он перекрыл, фикус из большой комнаты отнес к соседям по лестничной клетке. Объяснил, как поливать, пожаловался на начальство, загонявшее по командировкам. Проверил свет, лишний раз просмотрел ящики стола.

…Лишние бумаги разорвал в мелкие клочья еще ночью, а утром сжег в мусорном баке.

На пороге остановился, вдохнул поглубже. Попытался запомнить запах…

Тщательно запер дверь, отдал ключи герру Гримму, не забыв и ему пожаловаться на начальство. Улыбка прилипла к лицу, словно маска на клею.

Назад оглядываться не стал. Надвинул шляпу поглубже, втянул голову в плечи. Шел тяжело, с трудом отрывая ноги от асфальтовой дорожки. Уже возле самой калитки остановился, перевел дух. Выпрямился — и улыбнулся уже по-настоящему.

Герда ждала возле машины, у передней дверцы. Улыбнулась в ответ, наморщила нос.

— Чемоданы в багажнике, завтрак в корзине на заднем сиденье. Полный порядок, можно ехать!

Марек молча кивнул и открыл переднюю дверцу. Хотел позвать девочку, но не успел. Ее пальцы с неожиданной силой впились в руку.

— Мне не страшно, Кай! Понял? Мне совсем не страшно! Правильно?

— Правильно!

Когда мотор загудел, низко и уверенно, словно майский шмель, Марек Шадов не удержался — взглянул на оставляемый навсегда дом. На миг прикрыл глаза…

— Мы вернемся сюда, Кай, — твердо, по-взрослому проговорила Герда. — Пусть даже через десять лет. Или через двадцать.

Он открыл глаза, сдвинул шляпу на затылок.

— Пора!.. Стой, а имя для броненосца? Придумала? Хорошо бы что-нибудь скоростное. «Иноходец», «Газель»…

Девочка фыркнула:

— Это не газель. Это антилопа.

Немного подумав, уточнила:

— Толстая и коричневая. Значит, антилопа Канна.

Марек Шадов взялся за руль «Антилопы Канны» и нажал на газ.

— Никакой частной школы, — сказал ей муж. — Девочка поверила, что у нее, наконец, будет дом, будет семья, а ты хочешь отправить ее в тюрьму с плюшевыми занавесками на решетках?

Женщина не желала слушать. Гертруда — не работа, не business . Ее дочь, ее кровь! И никто не смеет!..

Сдержалась, вовремя вспомнив, что этот мальчишка — ее супруг. Никак не могла привыкнуть. Иногда то, что случилось у алтаря под многоцветным витражом посольского храма, казалось ей розыгрышем, очередным ходом в непонятной игре, которую вели на многоклеточной шанхайской доске два бывших офицера разведки.

— Замуж? — без всякого удивления переспросил О'Хара. — Сходи!

Как будто бы отправил ее на концерт. О билетах позаботился другой, и теперь мальчишка, привыкший потрошить омаров пассатижами, указывает ей, как воспитывать дочь.

— Это очень хорошая закрытая школа, — как можно мягче пояснила она. — Юг Франции, самые красивые места в Европе. Туда берут далеко не всех детей…

Муж горько усмехнулся:

— Туда берут увечных, чтобы сделать их калеками на всю жизнь. Сколько раз в месяц мы сможем к ней приезжать? Два? Один? Если мы сейчас обманем Герду, она не поверит больше никому. От детей не откупаются, Ильза.

И вновь она заставила себя промолчать, чтобы одной-единственной фразой не погасить маленький бумажный фонарик, каким-то чудом все еще горящий в обступившей ее тьме. Мальчишка любит ее, любит девочку, играет с ней в Кая и Герду, не мыслит жизни без них двоих. Что еще ей надо?

— Подумай, Марек! Тебе все время придется разъезжать, мне тоже. Ты будешь в Германии, я — во Франции. Гертруде нужно место, где она сможет спокойно жить, учиться, общаться с подругами.