Андрей Валентинов - Крабат

— Мерз в нетопленном замке и пытался складывать слова из льдинок. За слово «Вечность» ему были обещаны власть над миром и новые коньки. А Королева постоянно ездила в командировки по делам фирмы.

— Зачем Снежной Королеве это было нужно? Чтобы мерз и чтобы слова из льдинок? Кай ей нравился. Она его любила!

— «Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господин». Не слишком понятно, согласен. Думаю, правду знала только Снежная Королева. Но — зачем-то было очень нужно. Может, дела фирмы?

— Может. Ты помнишь сказку наизусть? И я помню. «Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого, — поцелуи Снежной Королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самое сердце его стало куском льда…»

Курц поставил диагноз с ходу:

— Dumkopf!

Подумал и добавил:

— Rotznase!.. [77] И тут Странник приоткрыл глаза и сипло произнёс: «Dummkopf! Rotznase!..» (Аркадий и Борис Стругацкие. «Обитаемый остров») Сказать не мог, что ли? Я заметил, что ты как-то боком ходишь, хотел спросить… Но ты же «категория шесть», Андреас! А если бы такое на маршруте случилось?

К приходу приятеля Хинтерштойсеру были выданы свежевыстиранные трусы и майка. А вот костюм из шкафа исчез вместе с обувью и носками.

— Ох, дать бы тебе, болвану, с носока в торец, чтобы на всю жизнь запомнил!

— Можно, — покорно согласился Андреас. — Меня уже били, ты Хелену знаешь. А Ингрид…

Курц поморщился.

— Не обращай внимания. Она почему-то решила, что ты с ней разговаривать не желаешь, вообразила невесть что. Потом плакала…

Отвернулся, кулак сжал.

— Ладно!.. Хелену твою, я, как ты догадываешься, не перевариваю, даже если с тушенкой. Но лечить она умеет, про ее секретную мазь легенды ходят. Сильно печет?

Хинтерштойсер поспешил принять страдальческий вид, хотя не пекло совершенно, пользовали же его не только мазью. Более того, как выяснилось, не всякая секретная мазь — лечения для. К счастью, внести ясность в этот вопрос оказалось некому. С ведьмой из «Гензель и Гретель» Курц столкнулся в дверях, когда та уже убегала на съемки. Был обруган, облит презрением — и оставлен в качестве сиделки. Андреас не мог не оценить того, что наряду с вручением ему трусов, Хелена не забыла сменить простыни.

— Печет — еще ничего, — рассудил он. — А вот массаж она как зверь делает. Потом лежишь, словно мертвый. Берется прямо за кость, и…

Курца передернуло. Помнил!

— Да, Хелена может… Но если она тебя, Андреас, на ноги поставит, лично за все извинюсь. Альпинист она неплохой, а человек… Вредная, конечно. Но фильмы хорошие снимает, особенно когда про горы.

«Торец» не был помянут, и Хинтерштойсер начал успокаиваться…

Ой, зря!

— Вот! — Тони извлек из кармана мятый бланк телеграммы. — Привет от родного Вермахта. И здесь нашли! Рядовым действительной службы имярек категорически запрещается подъем на Северную стену. Причина: сложные метеорологические условия. И подпись: полковник Оберлендер. Значит, Андреас, если мы все-таки помочалим, то нарушим прямой приказ командования. Со всеми вытекающими. А еще у нас самоволка и преднамеренный обман все того же командования. Это я так, напоминаю.

Хинтерштойсер почему-то не удивился. И не расстроился.

— Не «если», Тони, а «когда». Оберлендер сам скалолаз не из последних, поди, завидует, что не ему идти. Хелена, между прочим, рассказала, что «черные» нас засланцами от Вермахта считают. ОКХ дает бой Генриху Гиммлеру!.. И ребята в лагере так думают, не все, но многие. Будто бы мы на Стену — по приказу… Ну и вихтляйн с ними! Нам, Тони, на молоко смотреть надо.

Притчу про будущего министра он уже успел пересказать, поэтому Курц ничуть не удивился. Телеграмму спрятал, встал, шагнул к балкону, к распахнутой настежь двери. За нею — яркое летнее небо, облака… Эйгер.

— Про молоко… Я ведь куда спешил? Ну, сразу после заброски. Чезаре позвал — планом своим поделиться. Как младший товарищ со старшим…

Поглядел на белую вершину, обернулся:

— Лежишь? Вот и лежи, чтобы падать не пришлось. У них, у Чезаре и Джакомо, план точно такой же, как наш, один в один. Представляешь? Слушал я их и думал: сказать, не сказать?

— И? — Андреас даже на локтях приподнялся.

— Что — «и»? — Тони невесело вздохнул. — Чем мы им поможем? Итальянцы — ребята хорошие, но слабоваты, а на Стене нянек нет. Сказал, что у нас план похожий, но уточнять не стал. Правильно, что мы с тобой ночью уходим. Без нас они и до Первого Ледового поля не доберутся, назад повернут. Пусть опыт зарабатывают, полезно… Ты-то сам, Андреас, отсюда сбежишь? Постарайся, чтобы не позже полуночи.

Хинтерштойсер решил, что самое время обидеться. Тоже мне проблема! Балкон открыт, трусы в наличии, а до лагеря можно и босиком. Правда, Хелена… Вдруг вдогон кинется?

По коже поползли мурашки, но Андреас, робость преодолев, глянул соколом:

— В полночь — ровно! Ложись спать, я тебя разбужу. А пока давай еще раз прикинем насчет снаряги. Вдруг забыли чего?

— Веревку? — брови Курца взметнулись вверх.

Возможно, это была шутка, но Хинтерштойсер ответил серьезно:

— Лично уложил, на два Эйгера хватит.

Веревки уже наверху, в надежно стреноженных рюкзаках. Волноваться не с чего и незачем, но Андреас внезапно вспомнил, что пророк из Штатов выразился как-то иначе. Не «уложил», не припас в заброске, не спрятал…

«Не взял веревку, такая вот беда».

Бум! Точно по макушке, вроде как поленом. Хоть и шлем на голове, но тоже весьма чувствительно.

— Вниз! Руку вниз! — донеслось откуда-то из-под подошв.

Марек и сам помнил про руку. Подъем — кисть плавно вверх, спуск — то же самое, только наоборот. Но — растерялся слегка, слишком быстро все случилось. Только что стоял возле самолета, а теперь тоже стоит, но только шлемом в потолок упираясь.

— Плавно! Медленно! — подсказали снизу.

Роберт-пилот рассказал, что в этом и состоит главная трудность. Управление чуткое, дернешь рукой — и унесет со скоростью истребителя. Пусть не современного, а такого, как внизу скучает, но все равно — опасно. Потому предусмотрен учебный режим, чтобы не летать, а плавать. Но и к нему привыкнуть надо. Марек Шадов, несмотря на все старания, бился головой в потолок ангара уже третий раз подряд.

Кисть вниз. Пла-а-а-авно!..

Сперва было страшновато. Марек не то чтобы страдал боязнью высоты, но и не слишком любил удаляться от земли дальше чем на высоту стула. Однако успокоился быстро. Сколько ни поднимайся, внизу все равно будет опора, словно под ногами не пустота, а упругая твердь. Нажмешь — поддается, но не сильно. «Это не совсем полет, — туманно пояснил Роберт. — Скорее, перемещение в пространстве. Или даже — пространства. То ли ты двигаешься, то ли мир вокруг тебя».