Ande - Между двух огней

– Пули диаболо, Кольцов, как раз против таких животных. А с дробью вы пропадете.

Насчет пуль и охоты Иван мог бы рассказать барону много, но решил просто уступить. И не напрасно. Хотя, я думал что обойдется.

В Африке у Ивана основным был карабин под патрон 0,505 Гиббса. Но и он ничего не гарантировал. Хотя ему доводилось с одного выстрела завалить носорога. Лупил в плечо как кувалдой. Но оно того стоило. А здесь была обычная вертикалка двенадцатого калибра… Поэтому я некоторое время терпеливо ждал когда этот урод нажрется и свалит. Но он никуда не торопился. И я постепенно озверел.

А потом спрыгнул с дерева и засадил ему в голову. Первый выстрел лег не очень, и кажется ничего важного не задел, застряв в толстенной шкуре. А вот второй вышел как надо, между ухом и глазом, чуть ниже линии их соединяющей.

Когда я появился в поместье, на меня не обратили внимания. Но просьба послать повозку за кабаном произвела фурор. Барон сказал что слышал всего два выстрела. Я попросил принести бутылку marc. И уселся в кресло. Мы молча выпили, а потом повторили. Осел затащил во двор повозку.

Мейдель обошел по кругу, зачем-то потыкал кабана пальцем в пятак.

– Иван! Ты конечно законченный парижанин. Но раз за разом меня удивляешь. Такие трофеи мне не под силу. Я рад что мы познакомились.

– Ты тоже ничего парень, Яков. Хотя с правом первой ночи я разочарован.

И мы еще выпили. А я дошутился.

Потом все закрутилось и завертелось. Кабан был подвешен на крюк, и с ним принялся колдовать садовник. Работяги, закончившие нужник, оказались наняты бароном для сельхозработ, и тоже активно принимали участие. Все это, ясное дело под бургундское. А вечером состоялся праздник Добычи и в честь Великого Охотника. Присутствовали мэр, префект полиции, трое виноделов, рабочие, и все, кто забредет в гости. Кабана приготовили в ежевичном соусе, с домашней лапшой, и маринованным луком. Кроме этого было еще столько еды, что советский армейский полк питался бы пару дней. Мне был присвоен статус величайшего стрелка.

А ночью меня изнасиловали. Иначе действия женщины, проникнувшей ко мне в постель назвать нельзя. И делала она это с такой страстью и самоотверженностью, что я почти не сопротивлялся. Только убедился на ощупь что все на месте, а то вдруг безногую какую занесло? Поутру убедился что ничего такая, незнакомка. Назвать себя категорически отказалась, и сбежала.

Яков Карлович попросил меня не кочевряжиться. Сибил поведала ему, что я не ведусь на встречи в лесу, и её уговорили организовать доступ к моему ночному телу. И мне ли, страдающему по праву первой ночи, выступать?

Дальше жизнь потекла по сельски неторопливо. Я охотился на уток, ездил в деревню, и читал книжки. От нечего делать научил Сибил готовить чебуреки. Мейдель очень удивился такому русскому национальному блюду. Он был занят.

Рядом с поместьем было поле, на котором выращивали тыквы. Но он, с другими виноделами решил посадить там лозу. И руководил процессом. Наблюдать это все было интересно. И, кажется, мадам Дюбойс начала меня сдавать на ночь за деньги.

Так что однажды утром, я сказал:

– Яков Карлович! Может поехали уже?

– Думаешь пора?

– Думаю, еще пара дней и сотрусь.

– Ну что же, я готов.

На следующий день в Осере, после полудня, двое мужчин сели в поезд Париж-Рим. Вагон второго касса.

Дорожные разговоры не только скрашивают скуку. Яков Мейдель в очередной раз открылся еще одной стороной своей многогранной сущности. Он не приемлел немцев. Наглухо отказавшись раскрыть истоки ненависти. Вместе с немцами он ненавидел нацизм, Вагнера, и Адольфа Гитлера лично. Меня это только порадовало. Единственное, я попросил его вычеркнуть из врагов Моцарта. Он меня успокоил, сказал, что среди немцев тоже есть приличные люди, подтверждающие, что все остальные – козлы. И он рассматривает индивидуально каждого немца, отличного от козла. Потому что – редкость.

Ведь взять историю его захвата. Кидала Геттинген тоже был немцем. Барон надеялся на сотрудничество, потому что сам в тонкостях импорта-экспорта ни ухо, ни рыло. А тут такой кунштюк! Вот она, немецкая сущность!

– Яков, я вообще не понимаю, как ты собираешься торговать, да еще за рубеж. Ты же в бюрократии как свинья в апельсинах.

– Я собираюсь делать вино! А торговать будет компания на паях с мэром Жуаньи. Он как раз в виноделии никто, а в бумагах – редкий специалист. Только нужно что-то делать с Геттингеном. Он может вмешаться и все испортить. Мэр, мсье Марсиль, обещал привлечь парижских знакомых, но как-то это все…

– Барон, я даже не знаю… За небольшие деньги можно, не особо утруждаясь, организовать несколько статей в газетах про гнусного Геттингена, который не только кидает партнеров, но и пьет кровь младенцев. Я думаю, журналисты недорого возьмут. А скандал случится знатный. Можно попросить этого твоего мэра натравить на него фискалов. Можно, наконец, поймать его и сломать ноги, когда еще он вылечится… А можно все одновременно… Ты как ребенок, прямо…

– Кольцов. Я все чаще задаюсь вопросом, кто ты, Господин Певец из Кафе?

– Фи, Яков Карлович. Вы сначала расскажите, почему остзейский барон ненавидит немцев. А потом уже играйте в следователя Порфирия Петровича…

Купе второго класса, это конура с двумя полками друг над другом. Сортир общий. В первом классе купе – на одного пассажира и сортир на два купе. Люкс – побольше, и индивидуальный туалет. Третий класс – сидячие места. Как у Штирлица, едущего в Берн почему-то третьим классом, с соседом-генералом, командиром корпуса.

Но вагон – ресторан по-настоящему хорош. А меню и вовсе прекрасно. Поедая фрикасе с шампиньонами, Мейдель рассказывал, что через пару лет его вина будут нарасхват. Запивая еду бордо, он гордо хвастался, что его вина лучше.

– Понимаешь, Яков, года через три-четыре случится новая война. И твои усилия пойдут прахом. Немцы захватят Францию, и реквизируют все твое вино.

– Франция всерьез готовится! Газеты пишут, что на границе с Германией строятся непроходимые укрепления.

– Значит, нападение будет из Бельгии, там, где нет укреплений, а до Парижа ближе. Все будет кончено за пару месяцев.

– Ты пессимист. А то, что ты говоришь, – фантастика.

– Как угодно. Но я исхожу из того, что в скором времени будет война, которую Франция проиграет. Мне вот интересно. Ты, Яков, в мобилизационных списках проходишь офицером, или рядовым? Лагерь для военнопленных – то еще место.

– Гм. Я не задумывался. Нужно будет уточнить…

Пограничный итальянский офицер вид имел строгий, но был, в общем, равнодушен. Полистав паспорта, он напомнил об обязательном получении визы по месту прибытия. Шлепнул печать и попрощался. Мы сошли в Болонье.