Елизавета Дворецкая - Пламя северных вод [litres]

Она смотрела ему в глаза, она будто обещала: я ничего не утаю. Взгляд Дедича невольно упал ей на грудь, но тут же он опомнился и кивнул на кучу бревен у опушки: в дни игрищ их раскладывали вокруг костров вместо лавок. После Купалий место игрищ уже было вычищено: собраны угли, головешки, кости, увядшая зелень и все прочее, лишь черные пятна отмечали участки земли, на большую глубину прокаленные священными кострами.

Дедич постучал ногой по бревну, проверяя, не затаилось ли под ним что-нибудь, потом сел. Мальфрид расправила накидку, чтобы не пачкать голубое платье, и тоже села. Сложила руки на коленях, глубоко вдохнула, собираясь с духом. Ее окутывал запах влажной земли, мокрой коры и зелени, освеженной дождем. От этого рождалось желание сбросить с себя все человеческое и стать как береза…

– Помню, на павеч… на супредках у стрыини твоей Веленицы рассказывал ты сказку, – начала она. Дедич, ожидавший чего-то другого, повернул к ней голову. – Про то, как парень в медвежьей шкуре плясал, как сам князь его к дочери своей в тайное жилье отвел, что под озером, а там и вышел из шкуры парень молодой…

– Было такое. – Дедич сорвал длинный травяной стебель и, усмехнувшись, сунул его в рот. – Этого добра у меня не переводится.

– А не знаешь ли ты сказки такой, как девка змею в жены попала?

Дедич снова повернул голову и устремил на нее пристальный взгляд:

– Ну, расскажи!

Может, он и знал такую сказку. Скорее, и не одну. Но Мальфрид пришла к нему со своей особой сказкой, и ее стоило послушать.

– Жила-была одна девка, и звали ее… скажем, Малуша, – начала она, надеясь, что ни один человек из племени словенского не знает ее киевского имени. – Была она собой хороша, родом знатна, да и умом не обижена – всем взяла. И случилось в той волости два лета подряд неурожайных, грозил людям голод. Стали люди думать да гадать: как им богов к милости склонить? И вот пошла раз Малуша на реку купаться, одежду всю на берегу оставила, да и полезла в воду совсем без ничего…

Она улыбнулась, глядя Дедичу в глаза, выпрямилась, как бы разминая уставшую спину, и будто на блюде подала вперед сверкающие на ее груди золоченые застежки. Но взгляд Дедича упал не на застежки, а ниже, к двум пышным выпуклостям под тонкой голубой шерстью.

– И вдруг всплыл князь-уж из глубин, обвил кольцами ее тело белое и говорит, – мягко, понизив голос, продолжала Мальфрид, – пойдем со мной, будешь ты в доме подводном женой моей. Отвечает Малуша: как же так? Я – девка, а ты – ужака. Нельзя нам сочетаться. Как же мы будем жить?.. Что вот он ответил ей, запамятовала я. – Мальфрид склонила голову к плечу. – Не подскажешь?

– Чего ж тут мудреного? – медленно проговорил Дедич, скользя оценивающим взглядом по ее стану, груди, бедрам и запястьям, украшенным тонкими обручьями витого серебра. Это и был тот самый разговор, которого он ждал, и крепло подозрение: не гривны серебра ему будут предлагать. – Сказал он: на земле я ужака, а в царстве моем подводном буду молодец молодцом… удалец удальцом… Во всем белом свете такого мужа не сыщешь, девица.

– Истовое слово молвил! – Мальфрид метнула на него задорный взгляд. – Надо «молвивше», да? И согласилась Малуша, и пошла с ним в дом его подводный. А на белом свете солнце ясное выглянуло, и урожай в тот год богатый был, невиданный… Знаешь, кто мне сию сказку первым рассказал?

– Бабка твоя? – Дедич смотрел вроде бы на луг, слегка пожевывая травинку, но Мальфрид всей кожей чувствовала, что его внимание сосредоточено на ней.

– Нет. Я, когда эту сказку услышала, бабки своей еще и в глаза не видела. Слышала я ее близ Плескова… в лесу глухом. Есть там изба за чащами, за болотами, а в избе той живет Князь-Медведь. По лесу он ходит зверем лютым, а как в дом войдет – шкуру снимет и станет молодец молодцом…

Дедич переменил положение, так чтобы сесть лицом к ней. Он уже не мог хранить притворное спокойствие, беседа поглотила все его внимание.

Уж конечно, один из старших жрецов поозёрского племени немало знал о древних обычаях, которые, может, и не сохранились в его родных краях, но существуют в не самом дальнем соседстве.

Мальфрид значительно опустила веки, потом вновь взглянула на Дедича. Она уже не помнила, что прежде смотрела на него лишь как на служителя богов; сейчас она видела перед собой только мужчину, и к его мужской силе был обращен ее призыв.

– Есть в иных землях обычай, – она понизила голос, хотя никто здесь их слышать и не мог, – что девы знатного рода в чащу отправляются и встречи ищут с тем женихом, что днем в шкуре медвежьей бродит, а ночью ее совлекает. Иные и подолгу в чаще медвежьей живут и разным премудростям у него обучаются. Особенно той, чтобы рожать сыновей, здоровых, как медведе́й…

– Ты была там! – наконец нашел разгадку Дедич.

Он смотрел на нее пристально, будто не шутя пытался проникнуть в душу и увидеть все те тайны, которые она приоткрыла перед ним. Казалось бы, обычная дева, лицо миловидно, нос немного вздернут, на носу и щеках золотистые веснушки… При виде них у него учащалось дыхание. Задорные голубые глаза под ровными русыми бровями, но стоит за этим задором не обычная девичья бездумная резвость, а нечто другое… Смелость существа, знающего свою силу. На первый взгляд ее лицо красотой не поражает, но чем больше смотришь на нее, тем больше видишь. Хочется любоваться ею без конца, впитывая глазами эту яркую прелесть, будто вся девушка сделана из особого живого золота.

Мальфрид снова опустила веки.

Лицо его прояснилось. Теперь-то он знал, откуда в этой цветущей деве такая стать, отвага, уверенность речи. Почему она так открыто смотрит в глаза ему, мужчине, доверяя тайну своего посвящения. Тому, который поймет все, что за этим взглядом стоит. Она – не дева, в которой незримо живет Марена. Она – Жива. Путь в холодные воды – не для нее, ибо она уже научена высекать огонь.

– Князь-Медведь мне и поведал про Князя-Змея. Напророчил. Едва успела я во владения Волха-молодца перебраться, как и он меня приметил. Уж не оттого ли он людям солнца не дает, что на сердце у него невесело, кровь холодна? Ждет, чтобы его согрели…

Голос ее дышал мягким теплом – тем самым, которого не хватает господину вод. Они смотрели в глаза друг другу, как смотрят земля и небо. Яркие губы Мальфрид слегка приоткрылись, отчего взгляд приобрел силу поцелуя. Дедич переменился в лице, не в силах оторвать от них глаз.

Потом его взгляд снова упал на ее грудь. Теперь он убедился: не серебро и золото она привезла показать, а то, что под ними. Блеск их призван был лишь привлечь внимание к тем живым сокровищам, которые они облекали.

– Так скажи мне, – понизив голос, Мальфрид мягко подалась к Дедичу, – неужели Волх-молодец только в змеиной шкуре и ходит? Неужели не умеет совлекать ее с себя? Доверь мне тайну сию. Я уж ее не выроню невзначай.