Елизавета Дворецкая - Пламя северных вод [litres]

Конечно, это Велебран! Ведь он должен был оставаться в Приильменье до самой весны, когда придет пора уводить собранное войско на юг. А о здешних делах он узнал от Соколины, которая останавливалась или в Будгоще, или в Люботеше, но оба городка в достаточно близком соседстве, чтобы быстро обмениваться новостями. И Велебран, словенин родом и воевода Святослава, уж верно не встанет на сторону Сигвата!

– Твое счастье, что ты вовремя подал голос, – сказала Велебрану Сванхейд, встретив его за воротами. – Я ведь уже готова была выйти и угостить тебя секирой по шлему.

Велебран улыбнулся. Несмотря на его приятную вежливую улыбку, ловкость и привычка, с какой он носил клибанион, шлем, меч у пояса, не позволяли забыть, что этот человек провел с оружием в руках больше половины жизни.

Обо всем случившемся он и правда узнал от Соколины и сразу понял, что ему необходимо вмешаться. Но потребовалось некоторое время, чтобы собрать людей, с которыми он уже договорился о весеннем походе, и привести их сюда: для пешего войска зимой от Люботеша до Хольмгарда два перехода.

– Если Сигват угрожает вам, то я не зря явился, – говорил Велебран. – Думаю, госпожа, тебе и твоим домочадцам лучше уйти отсюда и перебраться на время или к нам в Люботеш, или в Будгощ. Там вы окажетесь вдвое дальше от Варяжска и в меньшей опасности, а главное, Сигват будет знать, что старшие роды поддерживают вас. Твоя вуйка Вояна, – он взглянул на Бера, – очень вам всем кланяется и просит пожаловать к ней. У них хорошо укрепленный городец, как и у нас, и нам всем будет легче обороняться, если вдруг придет нужда.

– Пожалуй, ты прав… – вздохнула Сванхейд. – Не хотелось бы такой старой вороне покидать свое ветхое гнездо… Будь я одна, я бы лучше умерла перед нашим дедовским престолом или сгорела вместе с домом. Но ради этих птенцов придется мне расправить свои дряхлые крылья…

– Ты, госпожа, орлица, а не ворона, – мягко поправил Велебран. – Ты вернешься в твое старое гнездо, когда все это закончится.

– А когда это закончится? – не утерпела Мальфрид.

– Когда князь пришлет кого-нибудь покончить с этим.

– Пришлет из Киева?

– Ну конечно. Соколина будет там так быстро, как только возможно. Братья Свенельдичи и сами легко собрали бы дружину, чтобы взыскать с Сигвата за гибель их зятя, и я уверен, что летом мы увидим здесь Люта Свенельдича во главе двухсотенного войска. Но и Святослав не останется в стороне. Вестим был его человеком, он держал здесь его власть. Таких игрищ князь не прощает никому. И то, что Сигват его родич, не поможет ничуть.

– А ты сам? – спросил Бер. – Если мы объединимся и попросим помощи у словен, то покончим с ним и без Святослава. Конечно, биться с Сигватом для меня будет нарушением родового закона, но боюсь, допустить, чтобы сюда явился сам Святослав с войском, будет еще худшим злом.

– Я не стану вмешиваться в дела князя, пока он мне этого не приказывал, и перехватывать месть у братьев Свенельдичей, – так же мягко, но уверенно ответил Велебран. – Послушай моего совета: этого делать не следует. Я отвезу вас в Будгощ или Люботеш, я буду защищать вас, пока жив, если Сигват попытается причинить вам зло, но нападать на него, пока он меня не трогает, я не стану. Да и словене тоже. Я знаю, как они настроены. Двести лет ими правили варяги, и они хотят, чтобы варяги грызлись за власть, не втягивая их в свои раздоры. Они говорят, это дело семейное, не наше.

– Но неужели им все равно, Сигват ими правит или Святослав? – воскликнула Мальфрид.

– Нет, не все равно. Сигват для них лучше. Он родился здесь, он живет рядом, он женат на девушке из местных, и братья его, и сын его будет женат на местной. Он сидит с ними за столом, он пьет с ними из одного ковша на их богов. Если роды поссорятся между собой, он рассудит их, чтобы водворить мир. Если кто-то о себе много возомнит, он поставит его на место и поддержит закон и обычай. Он никогда не поведет их на вятичей, радимичей или еще каких-то йотунов Йотунхейма, о которых тут не знают и знать не хотят. Но если беда случится у них здесь, он узнает об этом немедленно, а не через два месяца. Чтобы явиться на помощь через полгода…

– Но здесь был посадник, и он делал все это для них!

– Повиноваться своему князю или киевскому посаднику – это совсем не одно и то же. Так что… – Велебран хлопнул себя по коленям, – если словене не вмешаются, это еще будет удача. Я слышал, тебя почитают в Перыни, – он бросил взгляд на ее стан и легонько прищурился, – если можешь, передай им туда, чтобы это дело оставили нам, русам. Пусть сохраняют мир, а мы сами все решим.

Себя Велебран, наследник старинного рода Люботешичей, причислял не к словенам, а к руси. Отроком его увезли из дома против воли, но за минувшие годы он так прирос к русской дружине, что не отделял себя от нее, где бы ни находился – на Днепре или на Волхове.

В тот же день хозяйская усадьба тронулась в дорогу. В крепких кожаных мешках мужчины вынесли содержимое ларей из спального чулана Сванхейд. Опасаясь, что Сигват все же займет опустевшее гнездо, полтораста лет олицетворявшее высшую власть на Волхове, Сванхейд вывезла сокровища и всю ценную утварь. Скотину пришлось оставить, кроме лошадей и части свиней и кур. Коров, овец и оставшуюся птицу раздали по дворам с правом пользоваться молоком и яйцами, а часть даже отвели в Гремятицу.

Мальфрид велела посадить Провору с Колоском с ней на одни сани. Ее накрыли большой медвежиной, она взяла мальчика к себе, и скоро он, сидя «как в домике», привалился к ее боку и заснул. Сейчас им нужно было прятаться от любых взоров. А путь до Будгоща казался неблизким – приедут только завтра, ночевать где-то на берегу в веси придется.

Следовало благодарить богов за то, что Велебран оказался поблизости и поспешил на помощь бабушке и брату своего князя. Едва ли Сигват покусился бы на жизнь своей тетки и двоюродного племянника, не говоря уже о деве, носящей дитя Ящера. Но он мог бы пленить их, унизить, силой утвердиться в родовом гнезде. Теперь же возможность признания утекала у него из-под носа. Сванхейд обретала безопасность и давала понять: кто бы ни признал за Сигватом власть в Поозёрье, она отрекается от этого дела.

Прошел Медвежий день, потом вскрылся Волхов и сошел лед, а Сванхейд с домочадцами все жила в Будгоще. Будгощ, старинный городец в устье Шелони, лежал на пути от Волхова к Плескову, поэтому Бер его хорошо знал, да и Мальфрид его уже посещала. Главный в своей волости, Будгощ был хорошо укреплен земляным валом и крепким тыном; внутри жили бояре и разная чадь, а вокруг располагались веси и пашни.

Боярыня Вояна, старшая сводная сестра и Эльги киевской, и Бериславы, Беру приходилась вуйкой и приняла родичей из Хольмгарда очень радушно. Две ее дочери уже вышли замуж и растили своих детей, и она обрадовалась появлению Мальфрид – ради их родства, ради ее удивительного положения будущей матери Ящерова чада. Вояна сама готовилась принять у нее роды, если их гостевание затянется, – ей очень хотелось первой увидеть и взять на руки божественное дитя. О том, что Мальфрид почти год провела в лесу у Князя-Медведя, Вояна не знала, но довольно скоро поведала, как сама побывала в том логове перед своей свадьбой много лет назад. Мальфрид слушала с жадным вниманием. Вояну тогдашний Князь-Медведь похитил и унес к себе, когда она с младшими сестрами собирала ягоды. Три дня она прожила у него, а потом к избушке явился ее жених, Видята, и вызвал Князя-Медведя на поединок. Освобожденную невесту привели из леса, с головой закутанную в медвежину – она даже не видела, куда идет. Лишь после бани к ней вернулся человеческий облик.