Елизавета Дворецкая - Пламя северных вод [litres]

Едва вошли, явилась запыхавшаяся Вояна – в праздничной сряде, в поневе, вытканной узорами, в навершнике, отделанном красным шелком. Все это она поспешно сняла, чтобы не замарать, а Мальфрид тем временем уложили на лавку, где загодя постелили солому.

Ложась, она ощутила шевеление внизу живота. Помня, как рожала Колоска, Мальфрид собиралась с духом, готовясь к долгой боли и схваткам до самого утра. Ведь не угадаешь – и вторыми родами, бывает, помирают, и десятыми…

Сдавило изнутри, но боли она не чувствовала. Лежа на спине, Мальфрид подняла и развела колени… и вдруг ребенок разом выскользнул из нее, оставив внутри пустоту.

– Сейчас вот… – начала Вояна, оборачиваясь к ней, и вскрикнула: – Ай!

Будто на зверя в лесу наткнулась. Мальфрид приподнялась, сама не понимая, что произошло.

Ребенок слабо копошился на соломе, застеленной полотном, у нее между ног, привязанный к ней пуповиной.

Вояна подалась ближе, наклонилась.

– Где же ты взяла его? – ахнула она в изумлении. – В рукаве, что ли, принесла да выронила?

– Выходит, выронила, – пробормотала Мальфрид, изумленная не меньше.

Она много раз слышала, что вторые роды проходят быстрее первых, но не настолько же! Истинно – не успела глазом моргнуть.

– Никогда за весь век мой… – Вояна осторожно прикоснулась к ребенку, не веря глазам, – сколько я младеней приняла, а такого не видела… Истинно Волхово дитя!

– Пуповину… – напомнила Мальфрид.

– Погоди… видишь, она еще бьется, сейчас перестанет, тогда обрежу.

Но вот младенец был обмыт, Сванхейд еще раз переодела Мальфрид, и Вояна поднесла ей ребенка, уже опоясанного красной ниткой.

– Вот ведь голосище-то! – засмеялась боярыня. – И правда, соловьем будет!

Как там пел Дедич на осеннем пиру? При рождении Волхова сына земля должна всколебаться, сине море всколыхаться… Ничего такого Мальфрид не заметила, весенний вечер оставался тихим, за оконцем мирно темнело. И оттого она сама с трудом верила, что чудо все же свершилось и роды уже позади.

В дверь поскреблись. Выглянув, Сванхейд обнаружила у порога Бера и с ним Дедича. Каждый из них был по-своему привязан к Мальфрид, и у каждого имелась причина волноваться о ее ребенке: одному тот приходился сыном, а другому – двоюродным внуком. Зная, что исхода дела следует ожидать ближе к утру, они собирались не ложиться спать и ждать, а теперь лишь пришли узнать, не надо ли чего, – и услышали слабый детский крик!

– Что вам тут надо? – ворчала Сванхейд, в глубине души довольная. – Не мужское это дело возле младенцев толкаться.

– Дроттнинг, ну дай посмотреть! – умолял Бер.

– Что тебе посмотреть – неведомую зверюшку? Своих заведешь, тогда посмотришь.

– Дроттнинг, это же мой внук…

– Это дитя Ящера! – добавил из темноты Дедич, стоявший за ним, и голос его выдавал, что он улыбается. – Я никогда в жизни такого дива не видел, дай взглянуть, госпожа!

– У него есть хвост? – осведомился Бер.

К счастью для него, Сванхейд в это время смотрела на Дедича.

– И ты здесь! – воскликнула она, будто очень удивившись. – Ну, коли пришел, рубаху снимай.

И вот они вошли – Сванхейд с мужской рубахой в руках, Бер и за ним Дедич только в портах и в белой свите на голое тело. Мальфрид лежала, держа ребенка у груди. Даже при слабом мерцании масляного светильника было видно, что она светится от облегчения и радости. Стремительное рождение не принесло вреда ни чаду, ни ей самой; она сама еще не верила, но понимала: к чему дивиться чуду, когда в мир явилось божье дитя?

Она засмеялась, видя потрясенные лица двоих мужчин. Им не полагалось тут находиться и следовало уйти, пока слух о рождении Ящерова чада не разлетелся по Будгощу, но она была рада им. Ее переполняли гордость и счастье: она родила второго подряд здорового мальчика. Не зря она несла тяготы медвежьей берлоги: Князь-Медведь наделил ее священным даром, наиболее драгоценным для жены. И теперь ей очень хотелось показать свое чадо и Беру, который так много для нее сделал, и особенно тому, кому ее второй сын был обязан своим появлением на свет.

Бер остановился возле лежанки, а Дедич подошел к ней вплотную. Он смотрел то на нее, то на усердно сосущего младенца возле ее груди, и на лице его отражалось глубокое волнение. Мальфрид знала, что у него уже есть дети, но видно было, что это чадо для него особенное. Живой, истинный знак близости с божеством великой реки.

– У него все как у человека, – улыбнулась Мальфрид. – Ни чешуи, ни хвоста. Малец как малец. Миленький, правда? Смотри, какие пальчики!

– Давай завернем, раз уж он сам пришел. – Сванхейд разложила на лавке рубаху Дедича и взяла у Мальфрид ребенка.

Тот недовольно закричал, но, будучи завернут в рубаху, еще хранящую тепло отцовского тела, успокоился.

– Возьми его, – предложил Бер. – Я бы сам взял, если бы… Но если ты собираешься…

Он хотел сказать, что если бы Мальфрид было больше не на кого рассчитывать, то он сам взял бы ее ребенка на руки, принимая его под свое родственное покровительство и заступая место отца. Но, хотя об этом еще не говорилось вслух, родичи Мальфрид понимали: Дедич намерен так и иначе сам быть отцом своему ребенку. Потому-то Сванхейд и обращалась с ним почти как с зятем.

Дедич вопросительно взглянул на Сванхейд: пока что новорожденный принадлежал только ее семье. Та кивнула и подала ему младенца.

Уже будучи отцом пятерых детей, Дедич привычно взял его, но Сванхейд видела, что его руки слегка дрожат.

Этой весенней ночью родилось необычное дитя. Земного отца у его не было – только божественный, и божественному отцу его еще покажут жрецы при стечении всего рода словенского. Там он будет наречен сыном Волхова и получит имя. Но все, кто сейчас находился в этой бане, кто был связан с новорожденным кровным родством, одинаково хотели закрепить его связь и с земным отцовским родом. Зная, как тяжело обошелся ее правнучке первенец, не имеющий отца, Сванхейд хотела, чтобы у второго ее праправнука отец был. Пусть об этом тайном обряде будут знать только они – трое родичей Мальфрид и сам отец «Ящерова чада».

– Господин Волх послал нам это дитя, – хрипло от волнения сказал Дедич, – но я берусь быть ему отцом в белом свете, дать ему все, что должен дать отец сыну. Сделать его наследником рода моего, чести и имения. И дать ему имя, когда настанет срок.

Он осторожно поцеловал младенца и передал его Мальфрид. Потом встал на колени, глядя, как она снова прикладывает дитя к груди.

– Да услышат тебя боги, – тихо сказала она.

И сейчас еще она оставалась невестой Волха – лишь через два месяца она сможет передать золотой перстень какой-то другой деве. Мальфрид не пыталась нынче загадывать, как пойдет дальше нить ее судьбы: слишком многое еще оставалось неизвестным и лишь ждало решения. Но так или иначе, она знала: взяв ее чадо на руки и признав своим, Дедич неразрывно связал и ее с собой. Свидетелей было мало, но боги и деды слышали. Судьба ее как матери Волхова чада находилась в его руках. И от этой мысли она, держа возле груди его ребенка и видя благодарный, восхищенный взгляд его земного отца, чувствовала такой покой, какого не испытывала, казалось, ни разу за всю ее жизнь. Двенадцать лет назад вспыхнуло пламя Искоростеня, сожгло ее волю и счастье. Теперь наконец последние угли того пожарища угасли в ее душе. Покрылась землей и травой память бед и потерь, белый пояс Зари вывел ее на верную дорогу к счастью. Избавившись от бремени, благополучно родив здоровое дитя, Мальфрид ощущала себя сильной, как земля, и ничто не могло бы ее сокрушить.